Дживс, вы - гений!

— Еще как выйду. Я люблю его.

— Не далее как вчера ты была влюблена в этого вымазанного сажей недоумка.

Я приосанился. Мы, Вустеры, умеем с пониманием отнестись к родительскому горю, но есть границы, которые переходить нельзя.

— Эй, Стоукер, не забывайтесь! Извольте вести дискуссию в рамках приличий. И кстати, это не сажа. Это вакса.

— Не была я в него влюблена! — закричала Полина.

— Сама говорила, что влюблена.

— Мало ли что я говорила.

Старый хрыч Стоукер опять всхрапнул, как лошадь.

— Суть в том, что ты сама не знаешь, чего хочешь, поэтому решать за тебя буду я.

— Можешь говорить что угодно, за Берти я не выйду.

— Но и за нищего английского лорда, этого охотника за приданым, ты тоже не выйдешь, клянусь.

Чаффи так и вскинулся:

— Как вы сказали — нищий английский лорд, охотник за приданым? Что это значит?

— Что сказал, то и значит. У вас ни гроша за душой, а вы хотите жениться на девушке с таким состоянием. Совсем как этот парень из музыкальной комедии, я ее как-то видел… черт, имя забыл… а, лорд Вотвотли.

С побелевших до синевы губ Чаффи сорвался звериный вопль:

— Вотвотли!

— Точная копия. Такая же физиономия, и выражение такое же, и манера говорить. Я давно думал: кого это вы мне напоминаете? И вот теперь понял — лорда Вотвотли.

Снова вмешалась Полина:

— Папа, ты говоришь совершеннейшую чушь. Я тебе сейчас все объясню. Все это время Мармадьюк проявлял слишком большую щепетильность и благородство и не считал возможным сделать мне предложение, пока у него не появятся приличные деньги. Я никак не могла понять, что происходит. А потом ты пообещал купить Чаффнел-Холл, и ровно через пять минут он прибежал ко мне и начал делать предложение. Если ты не собирался покупать замок, не надо было говорить, что собираешься. И, кстати, я не понимаю, почему ты раздумал его покупать.

— Я планировал его купить, потому что меня попросил Глоссоп, — объяснил папаша Стоукер. — Но сейчас я так на этого типа зол, что не купил бы ему газетный киоск, сколько бы он у меня в ногах ни валялся.

Я счел необходимым высказать свое мнение:

— Папаша Глоссоп совсем неплохой малый. Я ему симпатизирую.

— Вот и симпатизируйте на здоровье.

— Знаете, что меня к нему расположило? То, как он вчера вечером разобрался с этим малявкой Сибери. Очень правильно подошел к делу, я считаю.

Стоукер уставился на меня левым глазом, правый уже давно закрылся, точно уставший за день цветок. Нельзя было не отдать должное Бринкли, видно, он отличный стрелок, если поразил его с такой ювелирной точностью. Не так-то просто попасть человеку в глаз картофелиной с дальнего расстояния. Уж я-то знаю, не раз пытался. Тут нужна необыкновенная ловкость рук, потому что картофелина имеет неправильную форму, со всякими буграми и выпуклостями, очень неудобно целиться.

— Что вы такое сказали? Глоссоп поколотил мальчишку?

— Всю душу вложил, говорят.

— Провались я на этом месте!

Может быть, вам доводилось видеть такие фильмы, где закоренелый преступник вдруг слышит песенку, которую его мать певала ему в колыбели, потом показывают крупным планом, как преображается его лицо, и он тут же кидается делать добрые дела всем встречным и поперечным. Уж очень это все как-то неожиданно, казалось мне, но даю вам честное слово: подобные душевные просветления и в самом деле случаются, причем в мгновение ока. Сейчас, прямо у нас на глазах, оно происходило с папашей Стоукером.

Только что перед нами был кремень, нержавеющая сталь, и вдруг все это почти очеловечилось. Он глядел на меня и молчал. Потом облизал губы.

— Вы правду сказали, что Глоссоп его отлупил? Я не ослышался?

— Лично я при этом не присутствовал, но мне рассказывал Дживс, а Дживс слышал от горничной Мэри, а горчичная Мэри видела собственными глазами. Он вложил мальчишке ума — кажется, щеткой для волос.

— Ах ты черт!

У Полины глаза снова заблестели. Надежда явно ожила. Не исключено, что она даже захлопала в ладоши, радуясь как ребенок.

— Вот видишь, папа. Ты был к нему несправедлив, на самом деле он прекрасный человек. Ты должен пойти к нему и извиниться за то, что обидел его, и сказать, что покупаешь замок.

Ну зачем, зачем эта дурочка рванула напролом, это была большая ошибка. Там, где требуется тонкость и такт девицы обязательно все испортят. Дживс вам объяснит что в таких случаях надо изучить психологию индивидуума, а психология папаши Стоукера понятна и ежу. Ежу, естественно, но не ежихе. Если таким, как он, вдруг покажется, что родные и близкие хотят оказать на них давление, они тут же взбрыкивают. В Писании про них сказано, что, когда их гонят прочь, они приходят, а когда зовут, они уходят; одним словом, если на двери написано: «От себя», он обязательно дернет ее к себе.

Я оказался прав. Если бы папашу Стоукера оставили в покое, он буквально через полминуты принялся бы вальсировать по комнате и разбрасывать из шляпы розы. Совсем немного — и нам явилось бы воплощение лучезарной доброты, а он вдруг возьми и оледеней, единственный глаз налился злобным упрямством. Спесивому самодуру пришлось не по нраву, что от него чего-то требуют.

— И не подумаю!

— Ну что ты, папа!