Тем же вечером Калошин был уже в К*** и, уютно устроившись на диванчике в каморке дежурной комнаты, слушал бодрую речь Доронина. Тот подробно докладывал обо всем, что ему удалось узнать за прошедший день. Из его рассказа выходило, что муж медсестры Кривец действительно свято поверил в бегство своей жены от нелюбимого мужа. Доронин описал его, как совершенно инфантильного, слабого мужчину, хотя внешне тот выглядел спортивным здоровяком. Во всяком случае, сочувствия у Василия он не вызвал никакого, тем более, что о своей жене отзывался при дочери не просто нелестно, а бранно. Девочка при этих словах вздрагивала и смотрела испуганно, то на отца, то на Доронина. В конце концов, Василий просто сбежал, напоследок громко хлопнув дверью. Вопрос с этой семьей был закрыт раз и навсегда.
А вот сегодня утром, когда Доронин вернулся в клинику, чтобы забрать под свое крыло санитарку Пескову, а также еще раз побеседовать с Хижиным в надежде, что тот вспомнит что-нибудь важное, его жена, угощая Василия завтраком, как бы между прочим вспомнила, что много лет назад, когда они с мужем только приехали сюда, в один из дней к ней обратилась некая женщина, представившись женой Шнайдера. По каким-то причинам никого из медперсонала рядом не было, но женщина просила только проводить ее на кладбище, и встречи ни с кем не требовала. Хижина выполнила ее просьбу, сторож кладбища проводил их к месту захоронения доктора, там женщина положила на низкий холмик цветы и молча, не прощаясь ни с кем, ушла.
Калошин заинтересованно спросил:
– Слушай, Василий, а про фотографию на могиле она ничего не говорила?
– Да вроде бы нет… А что, это важно?
– Об этом потом. Продолжай. – Калошин покрутился, усаживаясь поудобнее – езда в стареньком ГАЗике на твердом сиденье утомила его, ныла спина, но ложиться было еще рано. Необходимо было решить все вопросы с устройством Песковой – в данное время она находилась в доме начальника местной милиции Муравейчика, под присмотром его жены. Но Калошин считал это не совсем надежным убежищем для столь ценного свидетеля.
Доронин добавил еще, что могила, по словам Хижиной, была убрана, и на ней стояли свежие цветы в простой железной банке. Женщина обратила на это внимание, потому что о родных покойного в этом городе ничего не было известно.
Калошин опять перебил парня:
– Ну, это, скорее всего, наша Пескова ухаживала за его могилой. Ничего, спросим.
Доронин согласно кивнул:
– Я тоже сразу так подумал, но промолчал.
– Это все? – Калошин встал, собираясь идти, но Василий остановил его:
– Есть еще кое-что интересное: Хижин все-таки вспомнил, что незадолго до гибели Шаргина, он застал однажды его читающим какой-то журнал, похоже, немецкий, потому что рядом лежал словарь, и Шаргин, заглядывая в него, переписывал что-то из этого журнала. Был он при этом настолько возбужден, что даже не сразу заметил, вошедшего в кабинет, Хижина.
Калошин при этих словах соскочил с дивана так резво, что боль мгновенно ударила по пояснице. Он поморщился, но возбуждение его было так велико, что сама боль уже не имела никакого значения. Хлопнув себя с силой по коленям, майор буквально преобразился:
– Ай да Хижин! Ай да молодец! Ну, умница, что скажешь! Вот теперь Василий, как только мы найдем пропавший экземпляр журнала, проставим еще одно слово в нашем кроссворде. И кто знает, не окажется ли оно ключевым! – Калошин, говоря это, не столько верил своим словам, сколько руководствовался интуицией. Но если бы в тот момент он мог знать, что именно этот исчезнувший экземпляр поставит жирную точку в их трудном деле, он сам ринулся бы на его поиски. А пока следовало идти намеченным путем.
Анна Григорьевна, увидев на пороге оперативников, бросилась им навстречу с упреками:
– Почему меня прячут, будьте добры, ответьте мне? – она заглянула прямо в лицо Калошину. – Вы что, знаете уже кто тот человек? Он и в самом деле так опасен?
Майор положил свою большую руку на худенькое плечо:
– Давайте, мы пройдем в комнату с разрешения хозяев и там спокойно побеседуем. – Он легонько подтолкнул ее к дверному проему, ведущему вглубь квартиры. Сам Муравейчик с женой встретили гостей в комнате. Хозяйка, веселая тараторка, сразу взялась выставлять на большой круглый стол разносолы, приглашая всех к ужину. Калошин передал ей свой сверток с гостинцами, которые тут же заняли свое место на хлебосольном столе.
После ужина хозяева оставили гостей одних, сами же отправились прогуляться перед сном. Калошин предложил Анне Григорьевне сесть рядом с ним на диване, успокаивающе погладив ее сцепленные в замок сухие пальцы. Как можно спокойнее объяснил все, что она должна была знать о деле, в котором невольно стала свидетелем. Она слушала молча, и лишь кивала согласно головой.
– У меня к вам есть еще вопрос, – майор придвинулся к ней поближе, заглянул в бледное лицо женщины: – Вы ухаживаете за могилой Шнайдера?
Анна Григорьевна подняла на него сухие выцветшие глаза: