Джордано Бруно

Особенно часто он беседовал с Челестино, а потом и с Франческо Грациано, который появился в камере поздней осенью. И тот и другой, люди образованные, не прочь были поспорить. Грациано, человек лет пятидесяти, хромой, с покалеченной рукой, привлекался к суду инквизиции вторично, но сдержанностью в речах не отличался и нередко городил ересь. Споры иногда проходили бурно: Грациано, завзятый полемист, не желал уступать Ноланцу.

В соседях по камере, несмотря на споры и перебранки, Бруно видел товарищей. Никакой подозрительности он не испытывал и с удивительной доверчивостью рассказывал о своем прошлом. Он признавался, что с детства был врагом католической веры, не мог видеть образов святых, почитал только изображение Христа, «о вскоре и от этого отказался. Вспоминал и следствие, начатое против него в монастыре, и свои долгие скитания.

Молящихся он выносил с трудом. Иногда его прорывало. Словно озорной неаполитанский мальчишка, передразнивал он монахов, распевающих литании, и паясничал перед священным амулетом. Вот сейчас он им сам отслужит обедню! Он подражал священникам и смеялся над ними, уверяя, что после мессы они идут обжираться. Бруно становился на колени перед иконами и изощрялся в злых шутках. Пусть посмотрят со стороны, как выглядит их постыдное идолопоклонство, — ведь примеры движут больше, чем слова!

Он не ограничивался издевками или кощунственными выходками, всегда старался объяснить, почему он отвергает религию. Да, он высмеивает мессу, но делает это потому, что она основана на обмане: хлеб не пресуществляется в тело Христово. Ничего из того, во что церковь заставляет верить, нельзя доказать. Глупо просить заступничества у святых — это никому не помогает.

О реликвиях говорил без всякого благоговения. Вспоминал, как в Генуе поклоняются ослиному хвосту. Руку какого-нибудь висельника выдают за десницу святого Ермакора. Есть ли какие доказательства, что реликвии — подлинные останки святых? Даже если бы они были подлинными, им не следует поклоняться. С таким же успехом можно почитать собачью кость! Они обладают чудодейственной силой? Бруно смеялся: английский король выбросил в реки множество реликвий, которые долго считались настоящими, а чудес никаких не произошло!

Молитвенник, который постоянно читали монахи, вызывал у него отвращение. Какой-то невежественный баснописец, не знающий и грамматики, нагородил кучу глупостей. Вот святой Доминик на глазах всего капитула колотил дьявола, словно бурдюк, а то вот — заставил его держать свечу, пока служил заутреню, и дьявол сжег палец. Такую книжку не читать надо, а бросить в огонь! Ему вторил Грациано. Бруно уверял, что от чтения молитвенника у него разбаливается голова. Ведь монахи, повторяющие тексты из молитвенника, сами не понимают того, что бубнят.

Существование вечных мук ада Бруно отрицал и говорил, что в загробном мире нет наказания за грехи. Он часто рассуждал о Христе. В оправдание людям утверждал, что и Христос грешил. Разве тот не совершил смертного греха, когда хотел воспротивиться воле бога отца и избежать казни? Не он ли молился в Гефсиманоком саду: «Да минует меня чаша сия»?

Речи Бруно вызывали, случалось, возмущение его соседей по камере. Во время молитв он перебивал их насмешливыми замечаниями. К кому, мол, они обращаются? К сатане! На него закричали. Он, оправдываясь, сказал, что так говорят крестьяне. Другой раз его рассуждения о смертном грехе Христа повергли брата Джулио в ужас: «Вы слышите, как кощунствует этот человек!»

В памяти соседей по камере Ноланец остался не только как богохульствующий насмешник, но и как ученый, который в любых условиях проповедует и отстаивает свои воззрения. Он бывал очень серьезен, когда рассказывал о своих книгах, и старался, чтобы окружающие его люди постигли суть защищаемых им взглядов. Джордано говорил, что мир не создан богом, а существует вечно. Величайшее невежество — верить, будто есть лишь этот единственный мир.

Однажды вечером он подвел к окну своего земляка, плотника Франческо Вайа. Решетка кощунственно перечеркнула усыпанное звездами небо. Но не о родном Неаполе и не о свободе говорил Ноланец, он говорил о вселенной. Он показывал на звезды и объяснял, что каждая — это целый мир, а их — бесконечное множество. По ту сторону тюремной решетки неисчислимые миры!

В. ходе процесса произошла какая-то непонятная задержка. Первое время допросы шли один за другим, потом около двух месяцев его не вызывали. Искали новых свидетелей? В конце июля, судя по всему, произошел заключительный допрос. Он на коленях заявил о своей готовности принести покаяние. Что им еще нужно? Почему тянут с вынесением приговора? Разве у трибунала венецианской инквизиции недостаточно материалов, чтобы его осудить? Промедление становилось зловещим.

Месяц шел за месяцем. Бруно стал раздражительней, плохо спал, вдруг ни с того ни с сего сыпал отборнейшими богохульствами, отчаянно ругался. Проснувшись ночью, восклицал в гневе: «Злодей, кто правит этим миром!» — и показывал кукиш небу.