Джордано Бруно

Пункт за пунктом перебирали инквизиторы обвинения, содержащиеся в доносе Мочениго. Но никакой существенной вины Бруно больше не признал. Восхвалял ли он еретических государей? Да, в этом он виноват, но он восхвалял их не за то, что они еретики, а лишь за свойственную им добродетель. Конечно, он допустил ошибку, называя Елизавету, как это принято в Англии, «божественной». С королем наваррским он никогда не общался, а что касается надежд, которые на него возлагал, то в них нет ничего преступного: он думал, что тот, умиротворив Королевство, подтвердит распоряжения предшествующего монарха и ему, Бруно, разрешат публичные лекции.

Он говорил, что хочет стать предводителем и пользоваться чужими богатствами? Нет, у него никогда не появлялось желания стать военным или заниматься чем-нибудь иным, помимо философии и прочих наук.

В конце допроса ему предложили добавить что-либо к прежним показаниям или что-либо исключить.

Он довольствовался изложенным и никаких дополнений сделать не пожелал.

— Продолжаете ли вы все еще держаться заблуждений и ересей, в которые впали и в которых сознались, или же питаете к ним отвращение?

Да, он проклинает и осуждает все заблуждения и ереси, коих держался. Раскаивается во всем, что думал, делал или говорил противного католической вере. Он умоляет снизойти к его слабости, принять в лоно святой церкви и даровать ему необходимое исцеление.

Ему задали вопрос, от которого в немалой степени зависел исход процесса: подвергался ли когда-нибудь раньше обвиняемый суду инквизиции и не приносил ли отречения?

Джордано сослался на свои прежние показания, сказал, что, когда был послушником, настоятель за пренебрежение к образам святых грозился подать донос, но разорвал бумагу. Поэтому ему неизвестно, было ли начато следствие. В 1576 году провинциал тоже возбудил против него какое-то дело. Но обвинений он, Бруно, не знает ни в целом, ни в частностях. Опасаясь ареста, он и уехал в Рим.

Члены трибунала испытывают сомнения. Так он ничего и не ведает о сути выставленных против него обвинений? Не чувствует за собой проступков, которые могли их вызвать?

Они хотят, чтобы он сам приумножил обвинения?

Их никак не убедишь, что ему совершенно неизвестны причины преследования? Ну, раз на него так наступают, он вынужден кое-что вспомнить. Он уже говорил о своих суждениях относительно Ария. Сейчас он вернется к этой теме, поделится своими предположениями, но новой ереси инквизиторы из этого не извлекут.

— Я не представляю себе, по какому обвинению было возбуждено следствие. Разве только в связи с таким случаем. Однажды в присутствии нескольких монахов я беседовал с Монтальчино, ломбардцем, братом нашего ордена. Он утверждал, что еретики — невежды и не знакомы со схоластическими терминами. Я возражал, что они, конечно, не облекали своих утверждений в схоластическую форму, однако излагали свои взгляды вполне доступно для понимания. В качестве примера я привел ересь Ария. Упомянутым монахам было достаточно, чтобы провозгласить, будто я защищаю еретиков и считаю их учеными людьми. Больше я ничего не знаю. Я не предполагал, чтобы по этой причине могло быть возбуждено следствие.

В уверениях Бруно есть слабое место. Итак, опасаясь тюрьмы, он скрылся из Неаполя. Но что он может сообщить трибуналу о своем пребывании в Вечном городе? Если он явился туда, чтобы перед лицом начальства оправдаться от наветов врагов, то чем объяснить его бегство из Рима? Джордано не имеет ни малейшей охоты говорить о настоящей причине своего поспешного отъезда. Зачем ему вспоминать о том, что его философию называли ересью, и о сброшенном в Тибр доносчике? Но все-таки почему он бежал? Он находит объяснение. Из Неаполя он получил письмо, извещавшее, что там были обнаружены запрещенные книги, которые он, уезжая, вышвырнул в нужник. Это были сочинения отцов церкви. Запретными они считались потому, что были снабжены комментариями Эразма Роттердамского. Джордано повторяет, что схолии Эразма были полностью замазаны. Значит, не из интереса к нечестивым примечаниям пользовался он этими книгами, а из любви к знаменитым богословам.

Бруно настойчиво подчеркивает, что он впервые стоит перед трибуналом инквизиции. Он Никогда прежде не подвергался отлучению от церкви и никогда не привлекался к суду Святой службы.

Ему прочли все протоколы его показаний. Хочет ли он что-Либо добавить или исключить? Джордано ответил, что согласен с тем, как изложены его слова.

Но один вопрос требовал уточнений. Речь шла о пресловутой книжице заклинаний.

— В Падуе я приказал переписать книгу «О печатях Гермеса», но не знаю, имеются ли в ней какие-либо осужденные положений. Я велел ее переписать, чтобы пользоваться ею для юдициарной астрологии, но еще не прочел. Приготовил я ее для себя потому, что Альберт Великии в своем трактате о минералах отзывался о ней с похвалой. В настоящее время она находится в руках Мочениго.

Допрашивающие переменили тему.

— Имеется ли в этой стране или где-либо в другом месте ваш враг или человек, недоброжелательно относящийся к вам и по какой причине?