Джордано Бруно

«Я, Джованни Мочениго, сын светлейшего мессера Марко Антонио, по долгу совести и по велению исповедника доношу Вам, достопочтеннейший отче, о слышанных мною высказываниях Джордано Бруно Ноланца. Неоднократно беседуя со мной в моем доме, он говорил, что великое кощунство, когда католики утверждают, будто хлеб пресуществляется в тело; что он враг мессы; что ни одна религия ему не нравится; что Христос был злодей и поэтому, совращая народы, мог без труда предсказать, что будет повешен; что не существует различных ипостасей господа, ибо это означало бы несовершенство бога; что мир вечен и существуют бесконечные миры…»

Мочениго волновался и писал торопливо. Ноланец постоянно порицал Христа, называл его чудеса мнимыми, а его самого, как и апостолов, считал магом! Христос охотно избежал бы смерти, если бы мог, Бруно утверждал, что наказания за грехи нет.

«Он выказывал намерение стать основателем новой секты под названием „Новая философия“; говорил, что дева не могла родить и что наша католическая вера преисполнена кощунства против величия божия; что следует прекратить споры монахов и лишить их доходов, так как все они – ослы и оскверняют мир; что наши воззрения – доктрины ослов и у нас нет доказательств, ставит ли бог нам в заслугу нашу веру; что для добродетельной жизни достаточно не делать другим того, чего не хочешь себе, что он смеется над всеми прочими грехами и удивляется, как это бог допускает столь многие ереси католиков.

…Он мне говорил, что прежде в Риме обвинялся инквизицией по ста тридцати пунктам и что сбежал оттуда, так как его обвинили, будто он сбросил в Тибр того, кто донес на него инквизиции…»

Строки ложились на бумагу неровно, он писал не очень-то разборчиво. Как выгородить себя и не навлечь подозрений за столь запоздалый донос?

«Я намеревался, как сообщал вам устно, обучаться у него, не зная, какой он злодей. И я замечал все это, чтобы рассказать вам, достопочтеннейший отче. Когда же я стал опасаться, что он может уехать, как он, по его словам, собирался сделать, я запер его в комнате».

Мочениго боялся Ноланца:

«Я считаю его одержимым демонами и прошу немедленно принять против него меры!

Святой службе могут дать показания: книготорговец Чотто и мессер Джакомо Бертано, тоже книготорговец. Этот Бертано в частной беседе говорил мне о нем, что он враг Христа и нашей веры и что он слышал от него великую ересь.

Передаю также Вашему преподобию три его печатные книги, где мною мимоходом отмечены некоторые места, и написанное его рукой небольшое сочинение о боге, посвященное его всеобщим категориям. Отсюда можно судить о его взглядах.

Он бывал еще в академии синьора Андреа Морозини, сына светлейшего Джакомо, где собираются многие дворяне, которые могли случайно слышать что-либо из его высказываний…»

Донос Мочениго закончил уверением, что надеется всегда и везде оставаться послушным сыном святой церкви. Он почтительно целует руки его преподобию.

В ту же субботу, 23 мая 1592 года, поздним вечером в дом к Мочениго явился капитан Маттео д’Аванцо со своими людьми. Выполняя приказ Святой службы, он препроводил Бруно в монастырь Сан-Доменико ди Кастелло, в тюрьму инквизиции.

Можно прийти в неистовство от величайшей бессмысленности происшедшего. Если бы не Мочениго, он был бы уже за пределами Венецианской республики и никакая Святая служба его бы не схватила!

Джордано был вне себя. Негодяй, несомненно, выложит трибуналу все, что только о нем знает. Но главная опасность в другом – один ли Мочениго будет говорить о его ереси? Инквизиция признает принцип: «Единственный свидетель – это еще не свидетель». Обвинения, выставленные доносчиком, Бруно будет называть клеветой. Его не уличат до тех пор, пока не найдут и других лиц, которые подтвердят обвинения. Но легко ли разыскать таких людей? Даже те, кто неоднократно слышал ересь из уст Бруно, постараются этого не припомнить, чтобы не навлечь на себя неприятностей. Если они внимали богопротивным речам, то почему так долго молчали? Запоздалое или вынужденное доносительство не избавляет от подозрений в сочувствии еретику.