Джозеф Антон

Тумим был великолепный рассказчик. Инспектируя одну из тюрем, он повидал знаменитого серийного убийцу Денниса Нильсена и был «слегка встревожен», когда Нильсен попросил разрешения поговорить с ним наедине. «Но он просто-напросто хотел похвастаться, каким стал начитанным». Нильсена арестовали, когда из-за человеческих внутренностей и кусков тел в его доме произошел засор канализации. Он убил как минимум пятнадцать взрослых мужчин и мальчиков и удовлетворял свою похоть с их трупами. Тумим нашел Нильсена «очень мрачным типом», что неудивительно. Оказалось, что некоторые охранники у них с Джозефом Антоном общие, и они немного посплетничали на их счет. «Идеальная работа для сокрытия внебрачных связей, — согласился Тумим. — Прости, дорогая, не могу тебе сказать, куда иду и когда вернусь, это строго секретная информация. Они все, конечно, изменяют женам. Мы бы тоже, вероятно, так поступали на их месте». Он рассказал Тумиму про охранника-двоеженца. «Они ведь очень привлекательные мужчины», — понимающе заметил судья.

В конце концов Тумим почувствовал, что опасность миновала: начальник тюрьмы «Мейз» в Лонг-Кеше в Северной Ирландии, где голодовка протеста против условий в корпусе «Н» привела к смерти Бобби Сэндза из ИРА, сказал ему, что он исключен из списка тех, на кого ИРА ведет охоту. Он был в нем раньше, но теперь исключен. «Разведслужбы не так уж много знают, в общем-то, — сказал Тумим. — Но если бы я отказался уезжать из дома, меня, вероятнее всего, застрелили бы. Я имел привычку сидеть у окна и смотреть на реку, а за рекой там как раз кусты, идеальное место для снайпера. Я был бы очень удобной мишенью. Охранники говорили мне: всякий раз, как выходили бы в сад, думали бы, не сидит ли кто-нибудь в кустах. Но теперь все в порядке».

На следующий день Ронни сказал ему, что это теперь судья говорит про те дни в шутливом тоне, а тогда ему и его семье пришлось очень туго. Одна из дочерей Тумима, которой трудно было вынести жизнь в доме, полном вооруженных мужчин, начала оставлять в каждой комнате записки с требованием НЕ КУРИТЬ и тому подобное. Самое тяжелое — утрата приватности и непринужденности. Приятно было поговорить с людьми, прошедшими через то, через что проходили сейчас они, и услышать, что у такой истории может быть счастливый конец. Элизабет и Уинифред Тумим пожаловались друг другу на тяжесть дверей в бронированных автомобилях. Не так уж много существовало людей, с кем можно было поболтать на эту тему. «Это заставляет гораздо сильней симпатизировать полиции, — сказал судья, — и быть гораздо менее терпимым к этим гадам. В моем случае — к ИРА. У вас другие гады, и не все они мусульмане, кстати».

Мистер Антон заметил перемены в подходе полиции к он рации «Малахит». С одной стороны, она намеревалась время от времени вести «скрытое наблюдение» за домом Зафара и Клариссы, и он был этому рад: его всегда беспокоило, что Берма-роуд остается без всякого внимания полиции. Дик Вуд сказал, что, возможно, будет проводить «смену состава» на время его выездов из дому — даже в кино, — потому что нежелательно, чтобы лица тех, кто находится при нем в доме на Бишопс-авеню, становились знакомыми слишком многим. С другой стороны, отношение охраны к «клиенту» как таковому делалось более мягким. Телохранитель Тони Данблейн признался ему: «Мне лично кажется, что мы, Особый отдел, не должны делать за иранцев их работу и держать вас взаперти». Немного погодя в таком же духе высказался его начальник Дик Вуд. «У меня такое впечатление, — сказал Дик, — что более трех лет с вами обращались как с капризным ребенком». Многие из ограничений, на которых настаивал мистер Гринап, были избыточными, признал Вуд. Смотрите, что получается, сказал он в ответ. Три с лишним года моей жизни были более неприятными, чем могли бы, потому что я не нравился Гринапу. Каждый дюйм пространства я должен был отвоевывать.

«Не понимаю, как вы это выдержали, — сказал Дик. — Никто из нас этого бы не вынес».

Смягчилась и Хелен Хэммингтон, она была готова помочь «клиенту» операции «Малахит» сделать его жизнь чуть более сносной. Возможно, на нее подействовали его встречи с мировыми лидерами. Или, возможно, эффект наконец возымели доводы, которые он приводил полицейским. Он не спрашивал.

В 1982 году во время поездки в Индию он побывал в старой синагоге в Кочине, штат Керала, и она показалась ему маленьким самоцветом, оправленным в голубую китайскую плитку (ПЛИТКИ ИЗ КАНТОНА. НЕТ ДВУХ ОДИНАКОВЫХ, гласила вывеска). История почти вымершего сообщества керальских евреев захватила его, и, подойдя к смотрителю синагоги, крохотному человечку преклонных лет, носившему замечательное южноиндийское имя Джекки Коген, он забросал его вопросами.