Джозеф Антон

Вечером того же дня, когда впечатления, вынесенные из «Черного музея», были еще свежи, он, наряду с Джоном Уолшем, Мелвином Брэггом, Д. Дж. Энрайтом и Лорной Сейдж, принял участие в мемориальных чтениях из Энтони Берджесса в театре «Ройял Корт». Он прочел отрывок из «Заводного апельсина», в котором Алекс и его дружки (droogs) нападают на автора книги «Заводной апельсин». Он много думал о том виде насилия, который Берджесс назвал «ультранасилием» (насилие в отношении авторов — его частный случай); об обаянии терроризма, о том, как у потерявших ориентиры, утративших надежду молодых людей терроризм рождает ощущение собственной силы и значительности. Сленг, основанный на русских словах, который Берджесс придумал для своей книги, стал в ней отличительным признаком такого насилия, этот сленг придавал насилию блеск и нейтрализовывал отвращение к нему, он служит великолепной метафорой всего, что делает насилие «клевым». Прочесть «Заводной апельсин» — значило лучше понять врагов «Шайтанских аятов».

Он дописал «Ухажерчика», так что сборник «Восток, Запад» был готов. Он, кроме того, закончил первую часть «Прощального вздоха Мавра» — «Разделенный дом», примерно сорок тысяч слов. Писательский затор был наконец преодолен. Он глубоко погрузился в вымысел. Он уже был не в Кочине. Теперь внутренним взором он смотрел на город своего детства, которому, как и ему, пришлось взять фальшивое имя. «Дети полуночи» были его романом о Бомбее. А теперь он писал книгу о более мрачном, более коррумпированном, более жестоком городе, увиденном не глазами ребенка, а глазами утратившего многие иллюзии взрослого. Он писал роман о Мумбаи.

Он начал в Индии судебную тяжбу о возвращении фамильного имущества — летнего дома в горах, в Солане близ Симлы, незаконно захваченного правительством штата Химачал-Прадеш. Когда новость об этом достигла Лондона, «Дейли мейл» опубликовала редакционную статью, где говорилось, что, если бы он решил переехать на жительство в Солан, для оплаты его проезда можно было бы объявить всенародный сбор средств, ибо это было бы во много раз дешевле, чем охранять его и дальше. Будь любому другому иммигранту-индийцу в Великобритании сказано, чтобы он убирался туда, откуда приехал, это назвали бы расизмом, но в адрес этого отдельно взятого иммигранта, похоже, допустимо было высказываться как угодно.

В конце июня он побывал в Норвегии, чтобы встретиться с Вильямом Нюгором, который хорошо, хоть и медленно, оправлялся от своих ран; они обнялись. В июле он написал первое из серии открытых писем писательнице из Бангладеш Таслиме Насрин, которой угрожали исламисты, опубликованных в берлинской ежедневной газете «Ди тагесцайтунг». За его письмом последовали письма от Марио Варгаса Льосы, Милана Кундеры, Чеслава Милоша и многих других. 7 августа стало двухтысячным днем с момента объявления фетвы. 9 августа Таслима Насрин с помощью Габи Гляйхмана из шведского ПЕН-клуба приехала в Стокгольм, и шведское правительство предоставило ей убежище. Девять дней спустя она получила премию Курта Тухольского. Итак, она была в безопасности; в эмиграции, лишенная родного языка, страны, культуры, — но живая. Эмиграция, писал он в «Шайтанских аятах», — это мечта о славном возвращении. Речь шла об имаме-эмигранте, прототипом которого был Хомейни, но фраза бумерангом вернулась к ее автору, а теперь она была приложима и к Таслиме. Он не мог вернуться в Индию, Таслима — в Бангладеш; им оставалось только мечтать об этом.

Медленно, аккуратно он готовил себе освобождение на несколько недель. Ночным поездом он, Элизабет и Зафар отправились в Шотландию, где их встретили машины охранников, приехавших накануне. В тихом отеле на леньком частном острове Эриска близ Обана они прожили неделю, занимаясь тем, чем люди занимаются на отдыхе: гуляли по острову, стреляли по тарелочкам, играли в мини-гольф — роскошь неизъяснимая. Побывали на острове Айона и на кладбище, где покоятся шотландские короли старых времен — где погребен сам Макбет, — увидели свежую, с невысохшей землей, могилу, в которой совсем недавно похоронили лидера лейбористов Джона Смита. Ему довелось однажды встретиться со Смитом, и он восхищался им. Он постоял у могилы, склонив голову.

Но настоящее освобождение пришло после Шотландии. Элизабет и Зафар вылетели из Лондона в Нью-Йорк. А ему снова пришлось проделать длинный кружной путь. Он прилетел в Осло, там дождался рейса «Скандинавских авиалиний» и прибыл в аэропорт Кеннеди в проливной дождь. Американские блюстители порядка попросили его задержаться в самолете, и после того как все остальные пассажиры сошли, они поднялись на борт и проделали с ним все въездные формальности. Затем охранники вывели его на летное поле и отвезли на условленное место встречи с Эндрю Уайли. И вот он в машине Эндрю, мир спецслужб отступил и выпустил его на волю. Ни о какой охране он не просил, и никто ему ее не предлагал и тем более на ней не настаивал. Статуя в гавани исполнила свое обещание.