Джозеф Антон. Мемуары

Он поговорил с

Биллом Бьюфордом о том, как бы ему найти и приобрести новое жилье на долгий срок. Биллу пришла в голову идея. У Рэя Хедермана, издателя журналов “Нью-Йорк ревью оф букс” и “Гранта”, был своего рода личный агент, некий мистер Фицджеральд, которого все звали “Фиц”; благодаря своим деловым качествам, солидности и благородной седине он мог стать идеальной “ширмой”. Никому и в голову не придет, что Фиц может иметь отношение к чему-то столь необычному, как дело Рушди. Он спросил Хедермана, нельзя ли будет подключить Фица, и Рэй сразу же согласился. В очередной раз кружок друзей нашел выход, которого власти не могли или не хотели предложить. Фиц начал поиски и вскоре нашел в Хайгейте на севере Лондона дом, достаточно вместительный, чтобы в нем могли ночевать оба телохранителя и оба шофера, с передним двориком, отгороженным воротами, с внутренним гаражом и с большим уединенным садом, где он мог бы чувствовать себя не таким уж прямо кротом в норе. Он сможет там выходить – на солнце, а захочет, так и под дождь, под снег. Дом на Хэмпстед-лейн можно было снять хоть сейчас, и владельцы, чья фамилия была Бульсара, готовы были обсуждать и его продажу. Полицейские осмотрели дом и сказали, что это идеальный вариант. Тут же был составлен договор аренды на имя Рэя Хедермана. “Джозефа Антона” на какое-то время отправили в резерв.

Самое главное – теперь было куда податься. Стоял конец марта. Он отбыл с фермы Лонг-Лиз-Фарм, благодарно обняв на прощание Джеймса и Даррила, которым он возвращал их жилье, и они с Элизабет отправились на уик-энд к Деборе Роджерс и Майклу Беркли на их валлийскую ферму. Там впервые за долгие недели он оказался в обществе друзей. Там были Деб и Майкл, радушные как всегда, и приехал Иэн Макьюэн с двумя юными сыновьями. Гуляли по холмам и ели восхитительную мясную лазанью. В понедельник ему предстояло въехать в снятый дом. Но вначале было воскресенье. Утром Майкл вышел за газетами. Вернулся расстроенный. “Извиняюсь, – сказал он, – но новости так себе”.

Мэриан дала интервью “Санди таймс”. Газета поместила его на первой странице. РУШДИ СОСРЕДОТОЧЕН НА СЕБЕ И ТЩЕСЛАВЕН, ГОВОРИТ ЕГО ЖЕНА. Автор публикации – Тим Реймент. “Жена Салмана Рушди назвала его вчера слабым, сосредоточенным на себе человеком, недостойным роли, на которую его выдвинула история… «Все мы – те, кто любит его, кто был ему предан, кто с ним дружил, – хотели бы, чтобы этот человек был под стать событию. Вот секрет, который все пытаются хранить. Он не таков. Он отнюдь не самый храбрый человек на свете – наоборот, он готов на все, чтобы спасти свою жизнь»”. И это было далеко, далеко не все. Он якобы говорил ей, что намеревается встретиться с полковником Каддафи, и тогда-то, по ее словам, она поняла: “Я больше не хочу быть его женой”. Что интересно, теперь она отказалась от своего прежнего обвинения – будто, когда они расстались, люди из Особого отдела вывезли ее в какую-то глухомань и бросили у телефонной будки. Нет, этого не было, но что было – она отказалась рассказывать. Обвинила его в том, что оставлял “крикливые сообщения” на ее автоответчике, что манипулирует прессой, что не испытывает интереса к свободе выражения мнений в широком плане. Он будто бы озабочен только своей судьбой. “Огромной его ошибкой было думать, что все дело в нем. Ничего подобного. Все дело в свободе выражения мнений и в расизме в британском обществе, но он не вышел вперед и не высказался на эти темы. Все, о чем он говорил последние два года, – это писательская карьера Салмана Рушди”.

Она умела красноречиво говорить, и это был болезненный удар. Он понял, чего она добивалась. Люди знали, что их брак окончился по его инициативе, и она рассчитала: если назвать его слабым, трусливым человеком, поклонником Каддафи и карьеристом, если удастся зачеркнуть все годы его участия в борьбе за свободу слова и личности в составе британского ПЕН-клуба и других групп, если удастся стереть образ молодого лауреата Букеровской премии, который наутро после победы стоял на Даунинг-стрит с плакатом в знак протеста против ареста великого индонезийского писателя Прамудьи Ананты Тура, то можно будет представить его в глазах уже предубежденной общественности человеком, недостойным того, чтобы с ним оставаться, мужчиной, от которого волей-неволей ушла бы любая порядочная женщина. Интервью было последней ударной репликой актрисы перед уходом со сцены.

Он подумал: Я сам дал ей оружие для этого удара. Это не ее вина. Моя.

Его друзья – Майкл Герр, Алан Иентоб, Гарольд Пинтер – звонили и писали ей, выражая гнев и недоумение. Она увидела, что интервью не оказывает того действия, на какое она рассчитывала, и пустилась на свои обычные уловки: ее неверно процитировали, газета ее “предала”, она хотела оповестить публику о своем новом сборнике рассказов, она хотела поговорить о работе “Международной амнистии”; ее муж, добавила она, “погубил ее карьеру”. Эти аргументы большого успеха не возымели.