Вышел сборник “Воображаемые родины”, и большинство восприняли его с уважением, а то и с восхищением, но почти все были огорчены последним эссе о его “обращении”. И справедливо огорчены. Ему думалось:
Всю жизнь он знал, что в центре его личности есть маленькое замкнутое пространство, куда никому другому нет доступа, и что из этого тайника не вполне понятным ему образом проистекают все его литературные труды и все его лучшие мысли. Ныне яркий свет фетвы просквозил зашторенные окна этого маленького убежища и выхватил из темноты его тайное “я” во всей его наготе.
Дом был большой, полный уродливой мебели, но производил ощущение солидности, долговечности. Можно было представить себе некое будущее. Если Зафар поступит в Хайгейтскую школу, он будет учиться недалеко. Элизабет, больше всего на свете любившая парк Хэмпстед-Хит, страшно радовалась, что будет жить у его северного края. Он стал способен делать кое-какую хорошую работу и в апреле написал рассказ “Христофор Колумб и королева Изабелла Испанская осуществляют свои отношения” – первый свой рассказ за очень долгое время; начал, кроме того, рассеиваться туман, окутывавший “Прощальный вздох Мавра”. Он написал имена героев. Мораиш Зогойби по прозвищу Мавр. Его мать, Аурора Зогойби, художница. Семья произошла из Кочина, где впервые сошлись Запад и Восток. Корабли приплыли с Запада не завоевывать земли, а торговать. Васко да Гаме нужен был перец – черное золото Малабара. Ему нравилась мысль, что все обширные, сложные отношения между Европой и Индией выросли из перечного зернышка. Свою книгу он тоже вырастит из перечного зернышка. Семья Зогойби будет семьей торговцев пряностями. Полухристианин-полуеврей, “римско-иерусалимский кентавр”, Мавр будет в Индии не просто представителем меньшинства, а существом практически уникальным. Но он попытается показать своей книгой, что из этого крохотного перечного зернышка можно вырастить всю индийскую действительность. У большинства нет монополии на “подлинность”, что бы ни говорили начавшие набирать силу агрессивные политики-индуисты. Все индийцы – и все индийские истории – одинаково подлинны.
Но у него была своя собственная проблема подлинности. Он не мог поехать в Индию. Как ему тогда написать правдивую книгу о ней? Он вспомнил, что сказал ему его друг Нуруддин Фарах, чье изгнание из Сомали продлилось двадцать два года, потому что диктатор Мухаммед Сиад Барре не хотел оставлять его в живых. Действие каждой книги, написанной Нуруддином в эмиграции, происходило в Сомали, и тамошнюю жизнь он изображал натуралистически. “Все это у меня вот где”, – сказал Нуруддин, показывая на сердце.
В мае два имама из мечети в Риджентс-парке, которые были на встрече в “ПаддингтонТрин”, заявили, что он не настоящий мусульманин, потому что отказался изъять свою книгу из продажи. Другие “лидеры” выразили “разочарование”: мол, “мы вернулись к исходной точке”. Он написал и опубликовал в “Индепендент” резкую отповедь. После чего почувствовал себя куда лучше. Он на пару дюймов оторвался от дна, и с этого началось его долгое возвращение к самому себе.