Джозеф Антон. Мемуары

Вдруг, ни с того ни с сего, пришла записка от Мэриан; Гиллон передал ее ему по факсу. “Посмотрела на тебя сегодня в “Лицом к лицу”, хоть и не хотела, но теперь рада, что посмотрела. Ты был такой, каким я тебя когда-то знала: милый, добрый и честный, и ты вел разговор о Любви. Прошу тебя, давай зароем поглубже то, что мы оба натворили”. На бланке, без подписи. Он написал ей в ответ, что будет рад зарыть топор войны, если она всего лишь вернет его фотографии. Она не ответила.

Тесное соседство с четырьмя полицейскими часто досаждало ему по мелочам. Однажды с улицы на дом принялись глазеть два подростка, и полицейские сразу же решили, что Зафар разболтал школьным друзьям, где живет его отец. (Он не разболтал, и подростки были не из Хайгейтской школы.) В доме устанавливались все новые электронные системы безопасности, которые конфликтовали друг с другом. Когда подключили сигнализацию – перестали работать полицейские рации, когда пользовались рациями – сбоила сигнализация. Наружная система сигнализации, установленная по периметру сада, реагировала на каждую белку, на каждый упавший лист. “Иногда мне кажется, что я попал в фильм про кистоунских полицейских»[197]

, – сказал он однажды Элизабет, чья улыбка была вымученной, потому что беременность, о которой она мечтала, так и не наступала. В спальне становилось все более напряженно. И это не помогало.

Они с Элизабет после вечера, организованного журналом “Лондон ревью оф букс”, ужинали в обществе Хитча, Кэрол, Мартина и Исабель, и Мартин разошелся вовсю. “Разумеется, Достоевский писал херово… Разумеется, Беккет писал совсем херово”. Было выпито слишком много вина и виски, и в результате он яростно заспорил с другом. Они повышали и повышали голос, Исабель попыталась вмешаться, и он, повернувшись к ней, сказал: “Да отвяжись ты, Исабель, на хер”. Он не хотел говорить с ней так грубо, но спьяну вырвалось. Мартин тут же возмутился: “Кто тебе дал право так разговаривать с моей подругой? Извинись”. Он сказал: “Я ее знаю вдвое дольше, чем ты, и она даже не обижена. Ты обижена, Исабель?” Исабель ответила: “Нет, конечно, я не обижена”, но Мартин заупрямился: “Извинись”.

“А то что? А то что, Мартин? Может, пойдем выйдем?” Исабель и Элизабет вдвоем старались прекратить этот идиотизм, но Кристофер сказал: “Дайте им выпустить пар”. “Хорошо, – согласился он. – Я извиняюсь. Исабель, извини меня. А тебя, Мартин, я кое о чем попрошу”. – “О чем?” – “Никогда больше не обращайся ко мне – до конца твоих дней”.

На следующий день он чувствовал себя ужасно, и ему стало лучше лишь после того, как он поговорил с Мартином и помирился с ним. Они сошлись на том, что такие всплески могут случаться время от времени, но на любви, которую они испытывают друг к другу, это не сказывается. Он сказал Мартину, что внутри у него накопилось очень много невыкрикнутого крика и вчера вечером какая-то его часть вырвалась наружу не в том месте и не в то время.

В ноябре он отправился в Страсбург на заседание парламента писателей. Ради его охраны люди из RAID заняли весь верхний этаж отеля “Режан Контад”. Они были напряжены, потому что шел суд над убийцами Шапура Бахтияра, а конференция была посвящена острой ситуации с исламистами из организаций “Исламский фронт спасения” и “Вооруженная исламская группа” в Алжире, и его присутствие в городе существенно увеличивало напряженность.

Он познакомился с Жаком Деррида, который напомнил ему сыгранного Питером Селлерсом героя фильма “Чудотворец” – человека, идущего по жизни с постоянно действующим невидимым ветровым приспособлением, ерошащим ему волосы. Он быстро понял, что он и Деррида не сойдутся ни в чем. На конференции по Алжиру он заявил, что ислам как таковой – Реальный Ислам – нельзя признать невиновным в преступлениях, совершенных во имя него. Деррида не согласился. По его мнению, движущая сила “неистовства ислама” – не ислам, а дурная политика Запада. Идеология не имеет к этому отношения. Это вопрос власти.

Сотрудники RAID с каждым часом нервничали все сильнее. Объявили тревогу из-за “угрозы взрыва” в оперном театре, где заседали писатели. Была обнаружена подозрительная емкость, устроили контролируемый взрыв. Емкость оказалась огнетушителем. Бабахнуло во время речи Гюнтера Вальрафа, и ненадолго это вывело Гюнтера из равновесия. Он был болен гепатитом и приложил специальные усилия, чтобы приехать в Страсбург и “побыть с вами”.

В тот вечер на телеканале Arte ему задали вопросы из вопросника Пруста. Какое ваше любимое слово? Комедия. А самое нелюбимое? Религия.