У Фрэнсис Д’Соуса был “приятель в МИ-6”, и он сказал ей, что сотрудникам разведки хорошо известно о беременности Элизабет и они понимают: это дает им “три года максимум, чтобы решить проблему”. Мысль, что их будущий младенец определяет политику, заставила его улыбнуться. Люди из МИ-6, сказал Фрэнсис ее приятель, предоставили Форин-офису данные о размахе иранского терроризма – “в десять раз активней, чем кто-либо другой: чем саудовцы, чем нигерийцы, чем любая страна”, – и в результате британское правительство теперь согласно, что нет смысла быть добрыми по отношению к Ирану, что “критический диалог” – чушь собачья, что все инвестиции в эту страну и всю торговлю с ней надо прекратить. Камнями преткновения были Франция и Германия, но в МИ-6 полагали, что новая “жесткая линия” способна “года за два поставить мулл на колени”.
И постоянно где-то рядом – взмахи крыльев огромной черной птицы, ангела-губителя. Позвонил Эндрю: у Аллена Гинзберга неоперабельный рак печени, ему осталось жить всего месяц. Потом – еще более тяжелая новость. Позвонила Найджела. У Джона Дайамонда рак горла. Врачи старались внушить оптимизм: это “излечимая вещь, вроде рака кожи, только внутри”, лучевая терапия должна помочь. Семь лет назад от такого же рака успешно вылечили Шона Коннери. “Сплошная незащищенность”, – печально проговорила Найджела.
Исабель Фонсека предложила Элизабет устроить свадьбу в Истгемптоне в красивом саду ее матери, за которым начиналось яркое поле, поросшее розовой сиренью, пурпурными и белыми космеями, и это звучало очень заманчиво. Но через несколько дней Элизабет сделала то, что люди частенько делают, – заглянула, когда его не было дома, в его дневник и прочла про тот день в Париже с Каролин Ланг, после чего у них был тяжелый разговор, какие бывают в таких случаях, и Элизабет чувствовала себя несчастной, испытывала
Два дня они говорили, и мало-помалу, с рецидивами, она обрела способность отодвинуть это в сторону.
– Когда-то я чувствовала себя с тобой так уверенно, – сказала она. – Мне казалось, ничто не может между нами вклиниться.
В другой момент:
– Я не хочу больше никаких осложнений в наших отношениях. Если что-нибудь еще будет, мне кажется, это убьет меня.
Еще позже:
– Мне по-настоящему теперь важно, чтобы мы поженились, потому что тогда получится, что ты мне не изменял.
– В смысле, в браке?
– Да.
Ей снилась его измена, а ему приснилось, что он встретил Мэриан в магазине органических продуктов и спросил ее, когда она вернет его вещи.
– Я никогда их тебе не отдам, – ответила она и ушла, катя свою тележку.
Потрясение, боль, плач, гнев шли волнами, то охватывали ее, то утихали. До родов оставался всего месяц. И она решила: будущее важнее, чем прошлое. И простила его – по крайней мере согласилась забыть.
– Как, ты говоришь, твоя мама называла то, что помогало ей уживаться
– Беспамять.
– Мне тоже она нужна.
Назначили всеобщие выборы, и, если не считать одного жульнического опроса, лейбористы опережали консерваторов на 20 %. После долгой унылой эпохи тори запахло обновлением, чем-то волнующим. В последние дни перед победой Блэра Зафар начал сдавать выпускные экзамены, его родители держали пальцы скрещенными, а Рэб Конноли объявил, что переходит в охрану миссис Тэтчер и его заменит Пол Топпер. Топпер производил хорошее впечатление: сообразительный, приятный, энергичный и чуть менее раздражительный, чем Рэб. Между тем Евросоюз предлагал снова направить в Иран послов, даже не озаботившись тем, чтобы получить хоть какие-нибудь заверения по поводу фетвы. Иран, все более циничный и умелый игрок, ответил тем, что
Журналисты пытались что-нибудь разнюхать про ребенка – многие были уверены, что он уже родился. Мартину Эмису позвонили из “Ивнинг стандард”: “Вы уже там были? Вы его видели?” Ему казалось нелепым, что его просят хранить это в секрете, но в данном случае Элизабет была согласна с полицией. Между тем вырисовывалось имя. Милан – как у Кундеры, да, но, кроме того, от индийского глагола