Джозеф Антон. Мемуары

Позвонили ему домой. Женщина из “Дейли экспресс” сказала: “Я слышала, вас скоро можно будет поздравить, ваша подруга ждет ребенка”. Из “Санди таймс” пришел факс: “Мы слыхали, что у Вас родился ребенок! Поздравляем! Примечательное событие! Разумеется, мы не назовем имен матери и ребенка из соображений безопасности, но а) как Вы намерены справляться с ролью родителя? б) усилятся ли теперь меры безопасности?” Желание Армстронга, чтобы рождение ребенка держали в тайне, было нелепым, и ему не хотелось, чтобы Элизабет разводила вокруг этого секретность. К чертям, думал он, не надо ничего особенно скрывать, и будет меньше шума. Когда пресса чувствует, что от нее что-то прячут, ее аппетит растет. На следующий день появилась публикация в “Экспресс” на эту тему, где Элизабет не была названа по имени. Он подумал: и что в этом плохого? Он был рад, что это предано гласности, и статья была написана в очень приятном, доброжелательном тоне. Одним секретом меньше. Вот и хорошо. Но Элизабет рассердилась, напряжение между ними снова выросло. Они неверно истолковывали фразы друг друга, интонации друг друга, пререкались из-за мелочей. Один раз он проснулся в четыре утра и увидел, что она плачет. Она тревожилась о здоровье Кэрол. Боялась, что в газетах появится ее имя. Была огорчена его изменой. Ее беспокоило все на свете.

И тут, как по заказу, Хелен Хэммингтон все с той же старой песней. Если дом будет засвечен, сказала она, стоимость охраны утроится. “Но по окончательном рассмотрении, имея в виду, что это была ваша просьба, Джо, и исходя из того, что вы понимаете необратимость такого решения, мы готовы согласиться на ваше предложение отозвать группу охраны, и кандидатура Фрэнка Бишопа нами одобрена. Пусть он будет вашим охранником”. По крайней мере эта часть была более или менее конструктивной. Но дальше пошло хуже. “Мы не хотим, чтобы на этой вашей антологии стояло имя Элизабет, – сказала она. – Это нас, честно говоря, ужасает. Может быть, еще не поздно это исправить? Убрать ее имя?” Если вам хочется публичного скандала, ответил он, таким способом вы его получите. “За ней могут проследить, – сказал Пол Топпер, новый человек в его охране. – Если бы мне сообщили, что Элизабет живет с вами, я нашел бы вас за одну-две недели, пользуясь услугами одного-двух помощников”. Он старался оставаться спокойным. Указал им на то, что, когда его только начали охранять, у него была жена, чье имя все прекрасно знали, чья фотография была на первых страницах всех газет, и тем не менее она свободно приходила в его разнообразные убежища и уходила оттуда, и полиция не видела в этом проблемы. А теперь с ним живет невеста, чье имя не так хорошо известно, чьи фотографии никогда не публиковались. Делать из ее существования проблему нет никакого резона.

После этого он еще много чего сказал. Он сказал: “Я прошу одного – чтобы этой британской семье позволили жить своей жизнью и растить своего ребенка”. И он заявил: “Вы не можете требовать от людей, чтобы они перестали быть теми, кто они есть, и делать ту работу, какую делают. Вы не можете рассчитывать на то, что Элизабет уберет свое имя со своей работы, и вы должны примириться с тем, что наш ребенок родится на свет, будет расти, заводить друзей, учиться в школе; он имеет право на сносную жизнь”.

“Все это, – сказала Хелен, – обсуждается в министерстве внутренних дел на очень высоких уровнях”.

24 мая 1997 года Али Акбар Натек-Нури, “официальный кандидат” на президентских выборах в Иране, потерпел тяжелое поражение от “умеренного”, “реформистского” кандидата Мохаммада Хатами. По Си-эн-эн показывали молодых иранских женщин, требующих права на свободную мысль и лучшего будущего для своих детей. Получат ли они это? А он? Решат ли наконец между собой проблему новые лидеры в Иране и Англии? Похоже было на то, что Хатами позиционирует себя как руководителя, подобного Горбачеву, берущегося за реформирование системы изнутри. Это вполне могло свестись к чему-то недостаточному, вроде “гласности” и “перестройки”. Ему трудно было возлагать большие надежды на Хатами. Слишком много уже было ложных рассветов.