Джузеппе Гарибальди

Рана не опасна, но в принятой им тактике командования — серьезная помеха. Гарибальди доверяет только себе и руководит боем всегда в первой цепи наступающих.

Теперь же его придется везти вперед. Передвигаться он будет в повозке.

В одном из писем он успокаивает свою дочь Терезиту: «Не волнуйся, что бы тебе ни говорили о моем ранении. Поцелуй малышей, передай привет всем, кого любит твой Джузеппе Гарибальди».

Гарибальдийцам не удалось взять Монте Суэлло, когда их генерал был цел и невредим. Им было трудно «быть орлами», как того требовал приказ. Как покорить эти вершины, занятые австрийцами, окопавшимися на укрепленных позициях?

Раненый Гарибальди вынужден замедлить свое продвижение. Новые бои, проходившие 16 июля, были тяжелыми для гарибальдийцев. Красные рубашки отступают, и Гарибальди, чтобы отступление не превратилось в разгром, должен продвинуться в своей повозке на самую первую линию и снова овладеть войсками.

Последующие дни были отмечены мелкими стычками, где военная удача была скорее благосклонна к гарибальдийцам, и они продолжили наступление, овладев несколькими вершинами и фортом Валь Ампола.

Чтобы остановить это продвижение вперед, медленное, неравномерное, но реальное, генерал Кюн принимает меры, решается на фронтальную атаку гарибальдийцев. Одна из его колонн неожиданно захватывает деревню Беззекка, закрепляется там и начинает обстреливать долину, держа гарибальдийцев под огнем.

Это происходит 21 июля 1866 года.

Гарибальди приказал остановить свою повозку посреди дороги и, не обращая внимания на огонь противника, для которого стал мишенью, продолжал руководить операцией и дал приказ овладеть высотой: «Действуйте как можно быстрее, — сказал он офицеру, который должен был командовать операцией, — вы найдете меня здесь, живого или мертвого».

Маневр удался, и Гарибальди завершил его, приказав перейти в штыковую атаку, в которую волонтеров повели его сыновья, Менотти и Риччьотти, и его зять Канцио. Для Гарибальди война — дело личное и семейное.

Во время этого трудного боя, стоившего волонтерам более тысячи человек, генерал показал, что сохранил всю свою решимость. Когда Гарибальди сам распоряжается своими войсками, он умеет вести сражения. После Беззекка он может продолжать наступление.

Но только судьба войны решается не в Тироле. Сосредоточив внимание на военных операциях Гарибальди, единственных успешных — хотя и не принесших крупных побед — в этой войне 1866 года, мы забыли о том, что колокол по итальянским надеждам уже звонил. Но не здесь.

Впервые похоронный звон прозвучал в Кустоцце 24 июня. 20 июля он пробил над Адриатикой. Флот генерала Персано, в составе которого было двенадцать броненосцев, разбит при Лиссе австрийским флотом адмирала Тегетхоффа, не располагавшим, однако, подобными силами.

Теперь уже у Италии не осталось возможности с честью выйти из войны. Война, которую продолжали вести, надеясь одержать победу, обернулась поражением. Хуже того, 22 июля Пруссия заключила с Австрией перемирие, быстро перешедшее в переговоры о мире. Что могла сделать разбитая Италия, оказавшись один на один с Австрией, отныне освободившейся от своего противника, Пруссии? Ей оставалось только тоже выйти из войны.

Гарибальдийцы, убитые в боях, погибли напрасно.

Утром 25 июля, когда гарибальдийские войска подходили к Тренто, Гарибальди получил телеграмму из генерального штаба. Она была подписана Ла Мармора. Накануне между Италией и Австрией было заключено восьмидневное перемирие.

Гарибальдийцам, на глазах которых в ходе боев погибло две тысячи триста восемьдесят два итальянца, было трудно согласиться с ее содержанием. «Политические соображения властно требуют, — писал Ла Мармора, — заключения перемирия, ввиду которого по приказу короля все наши силы должны быть выведены из Тироля. Генерал Медичи со своей стороны уже начал осуществлять вывод войск».

Для Гарибальди это не было полной неожиданностью. Уже в течение многих дней, после проигранного морского боя в Лиссе, он предчувствовал такое решение. Но для офицеров и волонтеров телеграмма была как удар бича. «Я видела, — пишет Джесси Уйат, — как люди ломали сабли и штыки, бросались на землю, катались по бороздам, еще влажным от крови их братьев».

Однако Гарибальди действует без колебаний. На телеграмму Ла Мармора он коротко отвечает: «Я получил вашу телеграмму № 1073. Я повинуюсь».

Эта фраза: «Я повинуюсь» (obbedisco) стала знаменитой — подлинным символом величия и рабства военного ремесла[40]. Некоторые упрекали Гарибальди за то, что он подчинился.

«Это слово послужило затем для обычных жалоб сторонников Мадзини, — пишет Гарибальди, — которые все еще хотели, чтобы я провозгласил Республику, выступив в поход против Вены или Флоренции». Но достаточно сформулировать эту программу, чтобы ее неосуществимость стала очевидной.