Э.Зорин - Большое гнездо

Водя пальцем со скусанным ногтем по Библии, бледнолицый и чернобородый владыка Мартирий читал нараспев:

— «Пришелец, который среди тебя, будет возвышаться над тобою выше и выше, а ты опускаться будешь ниже и ниже; он будет давать тебе взаймы, а ты не будешь давать ему взаймы; он будет главою, а ты будешь хвостом. И придут на тебя все проклятия сии и будут преследовать тебя и постигнут тебя, доколе не будешь истреблен...»

Владыка был могутен и басовит. Сидящий напротив него новгородский посадник Мирошка Нездинич выглядел совсем невзрачно: покатые, жиром облитые плечи, круглый мягкий живот, ноги с толстыми ляжками, не достающие до пола. Мирошка, напрягаясь, вытягивал носки, внимательно слушал владыку, щуря умные серые глаза, прикрытые белесыми ресницами.

— «За то, что ты не служил господу богу твоему с веселием и радостью сердца, при изобилии всего, — продолжал владыка поднимая перст, и, оторвавшись от книги, многозначительно поглядел на Мирошку, — будешь служить врагу твоему, которого пошлет на тебя господь, в голоде и жажде, и наготе, и во всяком недостатке; он возложит на шею твою железное ярмо, так что измучит тебя...»

В дверь просунулась простоволосая голова сестрицы Нездинича — разбитной девки Гузицы.

— Ну чего тебе? — всполошился Мирошка.

Владыка, недовольно морщась, оторвался от книги, но, увидев веселое лицо Гузицы, вдруг высветлился, растягивая губы похотливой усмешкой.

— Вечерять будете али как? — спросила Гузица.

Мартирий торопливо убрал улыбку, кашлянул два раза в кулак, другой рукой суетливо перекрестил грудь: чур-чур меня.

— Чего спрашивать-то, — буркнул Мирошка. — Вели на стол накрывать... Ты уж, владыко, не побрезгуй, — повернулся он к Мартирию.

Дверь захлопнулась. Гузица кинулась по переходу подымать девок. Мартирий еще раз кашлянул и захлопнул книгу. Задумчиво глядя перед собой, щелкнул застежками.

— Зело мудра книга, ох, зело мудра, — сказал он. — Все, что записано, ровно про нас с тобой сказано...

Нездинич похлопал светлыми ресницами, ответил со смятением:

— О чем говоришь, владыко, о том не разумею. Просвети!

— Аще обрящещи кротость, одолееши мудрость, — проговорил Мартирий, с сомнением глядя на посадника. Мирошку знал он давно, в непонятливость его не верил: взгляд у Мирошки востер, ум изворотлив. В нынешние-то, неспокойные, времена лучшего, чем Нездинич, посадника не сыскать.

— Все загадками норовишь, владыко, — продолжал придуриваться Мирошка.

— А ты в корень зри, — начал сердиться Мартирий.— Почто оглядываешься на Всеволода? Аль забыл, как отец твой был убит за приверженность свою к Ростиславичам смоленским?

Мирошка побледнел, откинулся на лавке.

— Душу пытаешь, владыко...

— За вольный Новгород... У Всеволода хватка покрепче Андреевой будет. На что хитер был убиенный князь (прими, господи, душу его), а младшенький всех братьев перемог.

«Ишь как ухватист владыко,— усмехнулся про себя Нездинич. — В терем влез — ладно, льстится на Гузицу (все вижу!) — и то ладно. А в душу, в мысли потаенные, заветные — не пущу». И ответил, дерзко глядя в глаза Мартирию, любимой присказкой:

— Мясное в мясоед, а постному свой черед.

Осерчал владыка, даже ногой дрогнул от гнева, но воли себе не дал, не стал пугать Мирошку. А только покачал головой и грустно так проговорил, себе вроде бы, но чтобы и Нездинич услыхал:

— В одной шерсти и собака не проживет. Что умен Мирошка, то никому не секрет. Да как бы, со Всеволодом заигрывая, сам себя не перехитрил.

Тут вошли девки со снедью и питием. Гузица набросила на стол скатерть рытого бархату — дорогую, ту, что в ларе хоронится для самого желанного гостя.

Запалив свечи, Мирошка и Мартирий сели вдвоем к столу — друг против друга. Владыка перекрестил еду. Посадник шмыгнул носом и запустил пятерню в блюдо с жареным гусем, извлек подрумяненную лапку, стал грызть, сочно причмокивая губами. Сало стекало по бороде, капало на рубаху; временами, подмигивая владыке, Мирошка утирал рот тыльной стороной ладони.

Сначала владыка сдерживался, ел мало, старался блюсти чин, но, подзадоренный посадником, скоро тоже разошелся — позволил себе даже испить вина, повеселел, все чаще и чаще, теряя над собою власть, поглядывал на дверь. Мирошка хитро улыбался, знал, отчего воротит владыка гривастую голову: ждет, не появится ли вдруг опять Гузица — приглянулась она ему, не впервой это, оттого и зачастил к посаднику, а то по нонешним временам самому бы посаднику дожидаться у крыльца Владычной палаты, когда выйдет служка и, глядя поверх головы, выкликнет Мирошкино имя.