Но как забавно, что в конце абзаца,корректору и веку вопреки,

тень русской ветки будет колебаться

на мраморе моей руки.

В. Набоков

I write mainly for artists,

fellow artists and follow artists.

V. Nabokov.

1

\

Владимир Набоков.Восточные Пиренеи, Ле-Булу, 1929 г.

2

Эстер Годинер

Н А Б О К О В:

РИСУНОК СУДЬБЫ

Иерусалим

«Филобиблон»

2023

3

Esther Godiner

NABOKOV: А PICTURE OF FATE.

(Jerusalem: «Philobiblon», 2023)

Верстка и оформление

Леонида Юниверга

Корректура

Владимира Френкеля

ISBN 978-965-7209-84-4

© Эстер Годинер, текст, 2023

© Изд-во «Филобиблон», 2023

( [e-mail])

Типография «Ной» (Иерусалим)

4

ПРЕДИСЛОВИЕ

Как-то, уже на вершине мировой славы, в очередном из частых тогда

интервью (1966 г.), на вопрос: «Чем бы вы хотели больше всего заниматься, кроме литературы?» – Набоков ответил: «Ну конечно же, ловлей бабочек и

их изучением. Удовольствие от литературного вдохновения и вознагражде-ние за него – ничто по сравнению с восторгом открытия нового органа под

микроскопом или ещё неизвестного вида в горах Ирана или Перу. Вполне

вероятно, что не будь революции в России, я бы целиком посвятил себя энтомологии и вообще не писал бы никаких романов».1

История не знает сослагательного наклонения, и проверить надёжность

этого суждения не представляется возможным. Зато можно привести другое –

тоже из интервью (1971 г.), в котором мэтр Набоков заявляет: «В двенадцать

лет моей любимой мечтой была поездка в Каракорум в поисках бабочек. Двадцать пять лет спустя я успешно отправил себя, в роли отца героя (см. мой роман “Дар”) обследовать с сачком в руке горы Центральной Азии. В пятнадцать

лет я представлял себя всемирно известным семидесятилетним автором с вол-нистой седой гривой. Сегодня я практически лыс».2 Мы не знаем, стал бы писателем Набоков, не случись в России революции. Но в эмиграции он не мог

им не стать: «грива» не состоялась, но в остальном Набоков переиграл «дуру-историю», самоё ностальгию превратив в неисчерпаемый источник литературного вдохновения, памятью и воображением восстанавливая своё «счастливейшее» детство, свою, только ему принадлежащую и потому неуничтожимую

Россию.

В Корнелльском университете профессор Набоков рекомендовал своим

студентам критерии, согласно которым, по его мнению, следовало рассматривать творческое лицо писателя: «Писателя можно оценивать с трёх точек зрения: как рассказчика, как учителя, как волшебника. Все трое сходятся в крупном писателе, но крупным он станет, когда первую скрипку играет волшебник… Великие романы – это великие сказки».3

Эта модель фактически обнаруживается и в процессе самообучения прирождённого автодидакта – русского эмигрантского писателя Сирина. Как в

1 Набоков В. Строгие суждения. М., 2018. С. 126.

2 Там же. С. 213.

3 Бойд, Брайан. Владимир Набоков. Американские годы. Биография. СПб., 2010. С.

208.

5

детстве, впервые взяв в руки учебник, он в нетерпении сразу заглядывал на

последние страницы, и только затем, так или иначе, но осваивал его весь, -

точно так же и впоследствии: изначально нацелившись на избранном им поприще стать «волшебником», Набоков заранее заявил себя «антропоморфным

божеством», создающим и целиком контролирующим характеры и судьбы

своих героев, «рабов на галере», среди которых фокусом поиска был он сам –

будущий идеальный Творец.

Потребовалась, однако, целая серия «русских» романов, прежде чем в

последнем, «Даре», в результате всего предшествующего, долгого и тщатель-ного творческого процесса «алхимической» переработки, сошлось, наконец, всё: и ставший «волшебником» мастер В. Сирин, и достойный его ученик –

Фёдор Годунов-Чердынцев, в финале, с благословения автора, заслуживший

обетование тоже стать «волшебником». В 1962 году, почти тридцать лет спустя после написания «Дара», просмотрев перевод его на английский, Набоков

разочарован не был: «Это самый большой, полагаю, что лучший и самый но-стальгический из моих русских романов».1

Более того, к этому времени давно и почти полностью перейдя на английский( кроме стихов), Набоков не без удивления заметил, что это обстоятельство «странным образом, усилило настойчивость и сосредоточенность моей

русской музы».2 Русская муза Набокова нашла компенсаторный механизм: обращаясь к американскому читателю в его стране и на его родном английском

языке, тематику своих произведений V. Nabokov оставил, фактически, – русской.

Пытаясь объяснить этот феномен – своего рода «продлённого призрака бытия»