e10caee0b606418ade466ebb30b86cf4

Так или иначе, но, несмотря на дразнящую его как мемуариста собственную индивидуальную тайну, Набоков уверенно заявляет, что свою автобиографию он спланировал «в точном соответствии с созданным неведомыми нам

игроками (курсив мой – Э.Г.) планом его жизни» и заверяет читателя, что ему

удалось «ни в чём не уклониться от этого плана».2 При этом выясняется, что

об этих неведомых игроках кое-что важное все-таки ведомо. Во-первых, они

свободны от плена человеческих категорий времени: всеведущие, они сразу и

целиком включают в проект то, что в человеческом понимании определяется

как прошлое, настоящее и будущее. И, во-вторых, они не берут на себя никаких этических обязательств по отношению к объекту запланированной судьбы.

«Отсутствие у архитекторов судьбы этической ответственности, – отмечает

Бойд, – ключевая гипотеза в исследовании Набоковым возможности планиро-вания человеческой жизни извне. Естественно, Набоков никогда не отрицал

этической ответственности ни в поведении человека, ни в творчестве художника. Но он полагал, что, если “архитекторы судьбы” существуют, то их обязанности по отношению к компонуемым ими человеческим судьбам аналогичны обязанностям писателя по отношению к создаваемым им персонажам (т.е.

никаких таких обязанностей нет и быть не может)».3

Как же человек, будучи заключённым в «тюрьму настоящего» (понятие, заимствованное Набоковым у французского философа А. Бергсона), может

постичь замыслы своих всеведущих создателей? Ответ – только с помощью

«ретроспективной проницательности и напряжения творческой воли», отмечая

в своём прошлом повторяющиеся, как на рисунке ковра, элементы тематических узоров.4 Они и есть показатели работы судьбы. Представленная картина в

4 Там же.

1 Письмо от 8 ноября 1923 года // Письма к Вере. М., 2017. С. 57.

2 Набоков В. Убедительное доказательство // ИЛ. 1999. № 12. Там же. С. 4–8.

3 Бойд Б. «Ада» Набокова: место сознания. СПб., 2011. С. 138–139.

4 Набоков В. Убедительное доказательство… Там же.

10

целом выглядит как будто бы последовательной, во всяком случае, с распреде-лёнными уже ролями поту- и посюстороннего – первое, очевидно, приоритет-но: «Набоков имеет в виду узоры человеческой жизни, которые … являют в

его глазах одно из главных свидетельств существования потусторонности».5

Тем не менее, нельзя не заметить напряжённости, диссонансов, соперниче-ства и даже явных конфликтов между носителями поту- и посюсторонних начал.

Это отнюдь не однозначное соподчинение – порой ситуация выглядит, скорее, как

вынужденное и даже выстраданное сотрудничество, подчас подпираемое рву-щимся оспорить субординацию протестным потенциалом ведомой, человеческой

стороны. Похоже, что стоит свериться ещё раз с исходным определением Набокова, согласно которому у каждого человека есть «свой определённый неповторимый узор жизни, в котором печали и страсти конкретного человека подчиняются

законам его индивидуальности» 1 (курсив мой – Э.Г.). Ниже, на той же странице, Бойд нашёл уместным упомянуть, что «Набоков придумывает характеры, наде-лённые удивительной внутренней свободой и в то же время одержимые навязчи-вой идеей».

А где же здесь «неведомые нам игроки», монопольные устроители судеб?

В окрестностях, во всяком случае приведённой цитаты, их не видно. Как же

так, самоволкой, без высшей инстанции обошлось? Бунт на корабле? Похоже

на то, и это ещё не предел. Здесь, при желании, можно хотя бы предположить, что законы индивидуальности само собой, по умолчанию, предусмотрены ко-мандой иномирных архитекторов, и конкретный человек получает их готовыми, с инструкцией – соблюдать. Но ведь и напрямую входил Набоков в клинч с

идеей божественного присутствия:

…остаюсь я безбожником с вольной душой

в этом мире, кишащем богами.2

Богоборческими сквозняками продувает вселенную Набокова. Скрепил он

себя признанием превосходящих человеческие возможности сил, но даётся оно

ему трудно – доза смирения отпущена ему явно недостаточная. Зато всего

остального – в избытке: индивидуализма, независимости, уверенности в себе и

неустанного стремления искать (или самому наводить) в любой «чаще» свой

композиционный порядок. В специально посвящённой этому вопросу статье С.

Блэкуэлл отмечает, что в работе с издателями «больше всего его волновали не

деньги, а именно контроль (в тексте выделено курсивом – Э.Г.). Стремление

держать под контролем собственный образ, тексты, личную жизнь, научную

5 Александров В. Набоков и потусторонность. СПб., 1999. С. 42.

1 Цит. по: ББ-РГ. С. 361.

2 «Слава» // Набоков В. Стихи. СПб., 2018. С. 280.

11

репутацию – вот что поражает нас, когда мы рассматриваем методы, к которым

он прибегал, участвуя в выпуске и продаже своих книг».3

Оптимальный же контроль достигался над персонажами собственных