Единичные и множественные преступления

И последнее. Все изложенные правила получения совокупного наказания по пенитенциарной совокупности судимостей показывают лишь учет объективных факторов (соединение нескольких наказаний, связанных с совершением нескольких преступлений при наличии судимости хотя бы за одно из них). Однако при таком подходе остается в стороне субъективная характеристика множественности преступлений, личность виновного в аспекте множественности преступлений. На это уже обращено внимание в литературе. Так, по мнению Е. В. Благова, «исходя из специфики совокупности приговоров, необходимо учитывать, видимо, а) время, прошедшее после осуждения за предыдущее преступление, и б) степень строгости назначенного или отбывавшегося наказания. Чем время, прошедшее после осуждения за предыдущее преступление, меньше (особенно, чем меньше срок отбытого наказания), тем больше дерзость (общественная опасность) лица (особенно совершившего преступление в условиях исполнения наказания), которому оказалось недостаточно осуждения, и тем при прочих равных условиях ему строже может быть назначено наказание. Чем более строгое было ранее назначено наказание, тем больше лишений или ограничений надо переступить, тем более дерзко (общественно опасно) лицо, совершающее преступление вопреки большей предупредительной роли наказания, и тем при прочих равных условиях ему строже может быть назначено наказание».[1514]

Та же позиция изложена автором и в более поздней работе,

[1515]

несмотря на здесь же проанонсированное соавторство с В. П. Малковым,[1516] хотя В. П. Малков, скорее всего, придерживается несколько иного мнения, но об этом чуть позже. Пока же несколько слов о позиции Е. В. Благова. Во-первых, следует признать позитивным само обращение автора к личности виновного, до сих пор скрытой формальными правилами соединения наказаний. Во-вторых, имеет смысл определять опасность личности через объективные факторы. Однако выделенные автором объективные факторы не выдерживают критики. В-третьих, время, прошедшее после осуждение за предыдущее преступление, ровным счетом ничего не доказывает, поскольку, например, на второй день после вступления приговора в законную силу осужденный может превысить пределы необходимой обороны, что вовсе не доказывает его повышенной общественной опасности. Мало того, перед осужденным, особенно в местах лишения свободы, всегда вне зависимости от времени, прошедшего после осуждения и возникновения судимости, возникает проблема выбора: либо остаться человеком, сохранив присущую человеку свободу, либо признать себя слабым с соответствующим отношением окружающих осужденных, либо признать уголовную иерархию и заставить себя вписываться в нее, постепенно «отвоевывая место под солнцем». И острота этого выбора, субъективность переживаний в связи с выбором (необходимо помнить, что указанный выбор не происходит сам по себе, не возникает только по желанию самого лица, а детерминирован давлением окружения и не только осужденных) не зависит от прошедшего между приговорами времени, точнее, чем короче срок, прошедший после первого осуждения, тем существеннее давление окружающих, тем сложнее выбор. Сказывается новизна обстановки. И говорить в такой ситуации о повышенной общественной опасности лица, совершившего новое преступление, будет явно несправедливо. В связи с этим вспоминается давнишнее наше исследование, которое не нашло отражения в публикациях. Анализ условного осуждения с обязательным привлечением к труду и условного освобождения из мест лишения свободы с обязательным привлечением к труду привел к одному неожиданному результату. Оказалось, что значительную часть лиц, которые довольно скоро убегали из спецкомендатур, совершая тем самым преступление, составляли лица, ранее находившиеся на бесконвойном передвижении в колонии, т. е. наиболее исправимые. Казалось бы, зачем им это в условиях даже некоторого ослабления режима? Анкетируя данную категорию лиц, мы услышали, что в колонии «спокойнее». Ну и при чем здесь прошедшее с момента осуждения время? Можно ли говорить о таких лицах как более опасных? В-четвертых, дерзость и преступное упорство связаны вовсе не со строгостью предыдущего наказания и мифическим преодолением каких-то ограничений, а с чем-то иным. Именно поэтому мы не готовы воспринять позицию Е. В. Благова.