Ёдок. Рассказы

– Эта вещь у тебя самая дорогая, – перебила она меня. – Смени номер автомобиля – поменяешь чувства, и не возвращайся домой раньше времени. А корабль ничем не спасёшь. Иди!

Автомобиль стоял возле поваленного забора повитухи. Кто-то ещё приехал к ней испросить судьбу. Несколько машин припарковалось рядом с моим «нисаном». Денег она не взяла, про жену ничего не сказала. Какие-то намёки на что-то пространственно-отвлечённое, не более.

Я посмотрел на номер автомобиля. Цифры как цифры! Е781ОП, регион – Приморский край, цифра 25. Или она имела в виду, чтобы я сменил место жительства? Разорвать контракт? Нет, этого я не могу позволить, не могу.

Предупреждение «не возвращайся домой раньше времени» звучало грозно. Но был ли смысл к нему прислушиваться?

Подъезжая к дому, я заметил «уазик» – меня ждали. Конвойные с гарнизонного караула. Вот в чём дело, подумалось мне. Но от них не уйдёшь, рано или поздно они бы пришли за мной, однозначно. И увидел Ирину, она вышла из дома. У меня ёкнуло сердце. От радости.

4

Ночь.

– Камера номер десять, – сказал караульный.

Я остановился, с меня содрали погоны, открыли дверь, я вошёл в помещение два на полтора метра. Дверь закрылась, неприятный скрежет, поворот ключа в замке.

Одиночка. Что может быть хуже?

Караульный посмотрел в щель двери для подачи еды с камбуза, сказал:

– Сейчас принесу нары.

Я огляделся, вокруг один бетон. Полумрак и сырость. Чувствовалась вонь говна и хлора, гальюн находился где-то рядом. Мысли разбежались по углам камеры, как корабельные крысы, – пустота внутри меня освободило пространство для чего-то нового, но душа сжалась в комок.

Принесли нары. По размеру они точь-в-точь поместились в камере, легли на пол. Я потоптался на месте, потом сел. Сна вначале не было. Я продолжал сидеть, подогнув колени под подбородок. Свет, видимо, горел круглосуточно. Это мешало. Из соседних камер слышался храп. Делать ничего не оставалось, и я лёг.

Сон пришёл сам по себе.

5

– Подъём! Нары – в коридор!

Дверь открылась.

– Бегом! – кричал уже другой караульный.

Я вынес нары, положил в коридор.

– В гальюн бегом марш!

Одиночку и подследственных в гальюн гоняли по одному. Из общих камер после выпустили всех сразу. Цепочкой по десять человек они по очереди и на время (две минуты) бежали справлять кто малую, а кто большую нужду.

После принесли завтрак. Бесцветный несладкий чай, кусочек хлеба и маргарин грамм двадцать.

Я не стал есть.

Посуду вскоре забрали. Я ходил с угла в угол. Тоска!

Вскоре послышался голос из-за стены:

– Как зовут?

Вопрос, видимо, задавался мне.

– Дмитрий, – и подошёл к запертой двери.

– Сергей я. Ты откуда? – говорили слева от меня. Сразу я не разобрал, из какой камеры исходит голос – эхо гуляло по стенам кичи.

– Авианосец «Новороссийск».

– Годок?

Я усмехнулся.

– Старший мичман.

– Ого! И как же тебя угораздило сюда попасть?

– Бывают случаи, знаешь. Сам-то за что угодил?

– С Разбойника я, старший матрос. Вечером в свинарнике поросёнка выловили, завернули в простыню, отнесли в посёлок и променяли на трёхлитровую банку самогону. Случилось так, что эта пьянка не прошла незамеченной. Меня признали зачинщиком. Правда, пропажу поросёнка никто не обнаружил. А то – все десять суток дали б!

– А сколько служишь?

– Полгода.

– Быстрый ты!

– Какой есть.

Голос караульного:

– Молчать, пидоры!

Наступила тишина. Я посмотрел вверх. Маленькое окно, решётка и плоская высокая стена – не залезть, метра три. И вдруг луч солнца упал на стену рыжим пятном. Тусклая лампочка на потолке не могла вести соревнование по яркости с природным светилом. Я смотрел на пятно и неожиданно для себя решил: «Рыжик!». Как моя Ирина. Это умилённое состояние длилось не больше минуты. Когда солнце развернулось или спряталось за тучу, и Рыжик исчез, время было потеряно…

Я ждал каждый день возвращения этого Рыжика, но природные силы не позволяли увидеть то, чего я хотел.

Мне дали пять суток. В одиночке двадцать четыре часа – это целый год, без всяких на то сомнений. Каждый день одно и то же: подъём, нары в коридор, гальюн, камера, камера, камера, обед, камера, несколько слов с соседом через стену, камера, камера, камера, ужин, камера, камера, гальюн и сон.

И мысли об Ирине. Я изводил себя этими мыслями. Я довёл себя до такого состояния, что камера стала напоминать мне уютное любовное гнёздышко. Я дожидался, когда горничная принесёт мыло и полотенце, давал ей на чай, закрывал дверь на ключ. Ирина ходила по номеру гостиницы голой, она должна была принять душ. Я мыл её тело, ласкал груди, а она ждала, когда я обниму её. Какая тёплая, цветущая плоть! Мне казалось, что от моих прикосновений она вот-вот взорвётся, как граната, тысячами осколков, пронзающих моё тело насквозь, и эта смерть будет такой сладкой и нежной, как и сами любовные ласки перед соитием…

И вот рапорт караульного прерывает мои эротические мысли:

– Товарищ старший лейтенант, за время несения гарнизонной караульной службы происшествий не произошло!

Это был начальник караула. Он стоял напротив камеры. Обычно в гарнизонный караул начкаром шёл офицерский состав, но бывали и исключения.

– Вольно, Шипилов!