Ее величество кошка

– В награду за храбрость в бою люди согласились сохранить мне жизнь. Помилование – большая редкость, мне повезло. Мне выпал исключительный шанс спокойно состариться. Других таких счастливцев я не знаю. Но из своего стойла я видел немало смертей и глох от аплодисментов несметных толп, радовавшихся агонии моих собратьев. Потом я узнал, как поступают с побежденными быками: им отрезают хвост и уши, чтобы преподнести в награду убийце, а тушу разделывают, и мясо продают окрестным ресторанам. Никакого почетного погребения павшего не предусмотрено, зато убийцу носят на руках как героя.

Новая волна негодования в зале. Даже присяжные не могут скрыть отвращения.

Следующим свидетелем обвинения выступает гусь.

– После всего, что я здесь наслушался, становится ясно, что самой худшей и длиннейшей пыткой было все же обращение с нами, гусями. Люди завели привычку запирать нас в страшной тесноте и насильно раскармливать, вызывая ожирение и рак печени: такая гусиная печень слывет у них упоительным деликатесом.

От этого рассказа одну свиноматку из жюри присяжных рвет. Ее быстро выводят под неодобрительное хрюканье зала.

Я поворачиваюсь к Пифагору и шепчу ему:

– Намеренно испорченный орган как блюдо? По-моему, гусь преувеличивает. Да, среди людей есть садисты, но чтобы такое извращение?..

Очередным свидетелем, вызванным прокурором, оказываюсь… я. Я неуверенно тащусь к месту, названному Шампольоном барьером.

Сен-Жюст указывает на меня копытцем.

– Вы – кошка, а к кошкам люди, как нам известно, относятся лучше, чем ко всем остальным животным. Каково ваше мнение о показаниях свидетелей обвинения?

– Сказать правду, ваше величество? По-моему, во всем том, что мы тут выслушали, большая доля преувеличения. Атмосфера накалена, и многие, поддавшись лирике, клеймят людей, находящихся в явном меньшинстве. Я не верю ни рассказу про корриду, ни тому, что гусей откармливают ради гипертрофированной печени.

Шампольон без промедления переводит мои слова. Аудитория возмущенно топорщит щетину.

– Уж не поражены ли вы слепотой? – спрашивает меня Сен-Жюст. – Как вы можете не видеть зла, которое люди причиняют всем окружающим?

– В их домах мы находили убежище от дождя, их батареи защищали нас от холода, они кормили нас сухим кормом, избавляя от превратностей охоты. Я уж не говорю о теплом молоке по утрам, о ласках, о…

Сен-Жюст перебивает меня:

– Итак, вы заявляете, что было много преувеличений в услышанном нами сегодня. Что ж, вы вынуждаете меня привести точные цифры. Людей было восемь миллиардов, и они, желая питаться мясом, убивали по семьдесят миллиардов животных в год. Семьдесят миллиардов!

Это не укладывается у меня в голове, но Пифагор кивает в знак того, что спорить с этими данными не приходится.

Я с болезненным любопытством искоса бросаю взгляд на серебряный поднос с человеческими головами.

– Отлично понимаю ваше желание заставить их почувствовать то же самое, что чувствовали по их умыслу вы…

Не зря же я, воспитывая Анжело, повторяла ему свою любимую фразу: «Истина – всего лишь точка зрения». Я всегда поощряла его менять время от времени истину, подобно тому, как люди меняют одежду, приговаривая: «Менять истину полезно хотя бы для того, чтобы иначе взглянуть на одни вещи и лучше приспособиться к другим. Это проветривает мозги».

Вот и сейчас я произвожу необходимую адаптивную коррекцию и бросаю взгляд на двух обвиняемых.

Не сердитесь, Натали и Роман, но в данном случае я не могу вам помочь. К тому же, между нами говоря, сейчас не тот момент в моей жизни, когда мне хочется за вас вступаться. Я такого о вас наслушалась, что пребываю в шоке. Не знала, что вашему виду до такой степени чуждо сострадание.

Так я думаю, но ничего подобного не произношу. Пифагор смотрит на меня с упреком. Терпеть не могу, когда на меня незаслуженно вешают вину! Хуже всего то, что я уже чувствую себя виноватой.

– И все же, – мурлычу я, – пусть я и не отрицаю гнусности людей, нельзя не привлечь ваше внимание к тому, что у правил есть исключения. Два человека, находящиеся здесь со мной, совсем не такие, как их порочные соплеменники.

Этот мой ход Пифагор, судя по движениям его ушей, одобряет, поэтому я продолжаю в том же духе:

– Двух этих людей я прекрасно знаю, мы тесно общались. Я вам гарантирую, что это в высшей степени достойные люди.

– «Достойные»? Что вы хотите этим сказать? – спрашивает Сен-Жюст.

– Моя служанка всегда обращалась со мной безупречно.

– Ну и что? Вы, кошки, – любимцы людей, но истина при этом гораздо непригляднее. Они используют вас с единственной целью – отдохнуть и отвлечься.

– Знаю, знаю, мы для них – плюшевые игрушки.

Я тру себе правой лапой подбородок, чтобы выиграть время. Необходимо найти сильный довод. Лучшая защита – нападение.