Эффект безмолвия

– Ладно, смотри, – дружески сказал он. – Я давно знаю Квашнякова. Сволочь первостатейная. Меня не пустить в газету – для него обычное дело. Меня наградили «Золотым пером России», Хамовский ему звонил, но Квашняков не опубликовал. Ты и сам был на антикоррупционном комитете, видел мои выступления. Их выделили даже приезжие. Я реально боролся с коррупцией, Квашняков реально убирал мои антикоррупционные статьи из газеты. Однако в газетных отчетах об этих событиях нет даже моей фамилии. Главный борец с коррупцией – Квашняков. Там приводятся его цитаты. В этой ситуации, мы не можем давать ему прямой эфир.

Павшин, неопределенно отработав лицевыми мускулами, молча вышел из кабинета…

На следующий день Алик зашел в кабинет к Павшину и спросил:

– Ты отменил прямой эфир?

– Так все договорено, будет скандал, – излучая искренность, ответил Павшин.

Желание Алика увидеть в Павшине журналиста и человека, натолкнулось на стремление того выслужиться и страх.

«Зачем жаловаться на судьбу, если каждый, слушая извне, слышит внутри, – понял Алик. – Он не виноват. Каждый кормит своего паразита. Никто никогда не пребывает в одиночестве, его паразит всегда с ним. Только плеть».

– Отменяй, – приказал Алик, – и сделай это, не вызывая подозрений.

Алик развернулся и ушел к себе, но через несколько минут дверь в его кабинет распахнулась, и голос секретарши пробасил:

– Клизмович, перевести?

– Да! – крикнул Алик и, дождавшись телефонного звонка, поднял трубку.

– Почему не пускаешь Квашнякова на прямой эфир? – строго спросил Клизмович.

Алик мысленно обругал Павшина.

– Что вы?! – парировал Алик. – Квашняков – мой друг. Зачем мне препятствовать? Оборудование сломалось, ремонтируем.

– Он аж визжит, – сообщил Клизмович. – Кто-то из твоих сообщил.

– Я перезвоню и успокою, – ответил Алик.

Он тут же набрал номер Квашнякова и услышал заупокойный голос:

– Слушаю.

О, как приятна неприятность врага! О, как парадоксально стремление к человечности мыкается среди животных инстинктов!

– Александр Васильевич, я по поводу прямого эфира, – сердобольно обозначил тему Алик. – Он может сорваться. Мы ведем ремонтные работы, но гарантий нет.

– Мне надо точно знать, – могильно произнес Квашняков. – Я готовлюсь, а это большая работа.

«Знаю я твою подготовку», – подумал Алик и сказал:

– Вы готовьтесь, если восстановим оборудование, выступление состоится.

– Нет, я хочу знать сейчас, – прохрипел Квашняков, словно испускал последнее дыхание.

– Давайте подождем пару часов, если не будет сдвигов, то я вам сообщу, – предложил Алик, внутренне посмеиваясь.

– Но как же престиж Думы? – заупокойно напомнил Квашняков.

– Не беспокойтесь, – успокоил Алик. – Мы пустим бегущую строку, что прямой эфир отменяется по техническим причинам. Вы будете белыми как кролики.

– Хорошо, – грустно прохрипел Квашняков и положил трубку.

Скотобойня удалась на славу! Свинья, в образе которой Алик вообразил Квашнякова, с визгом проследовала по загону, не в силах изменить судьбу. Через пару часов он уже с предвкушением набрал номер своего недруга.

– Ну что там, Алик? – спросил главный редактор газеты.

На фоне голосового траура Квашнякова возникла злоба собаки, натянувшей сдерживающую ее цепь до предела, но все равно не способной укусить.

– Все по-прежнему, – имитируя искреннее соболезнование, ответил Алик. – Не огорчайтесь, проведем прямой эфир в другой раз.

– Знай, что я подаю документы в прокуратуру, – тявкнул Квашняков и, судя по посторонним шумам, начал убирать трубку от уха, несомненно, чтобы положить ее на телефон.

– Александр Васильевич,… – попытался успокоить разгорячившегося редактора газеты Алик, но в трубке засигналили короткие гудки.

Прокуратуру Алик не боялся, он расслабленно откинулся на спинку кресла и задумался:

«Граница, проведенная Хамовским и Клизмовичем, опять пройдена, но закон я не нарушил. Я отстранил зрителя от вредного, на мой взгляд, зрелища. Зрелища, навязываемого властью. Но бравада перед кошкой не сознающей опасности мыши заканчивается в кошачьем желудке. Надо внимательно следить за тем, что последует, и прислушиваться к инстинктам».

***

– У нас опять черный список? – продолжил спор Павшин на планерке.

– В моей книге изложено о Квашнякове все и я не хочу, чтобы он при наших слабых интервьюерах навязывал свои идеи, – ответил Алик. – Кто из вас способен изобличить политические ходы, а не поддакивать?

Молчание повисло в кабинете.

– Но разве это хорошо: ограничивать доступ к СМИ? – спросила Букова

– А разве вы, журналисты, не ограничиваете этот доступ в куда большей мере, чем я? – спросил Алик. – Неужели вы предоставляете трибуну каждому, кто хотел бы? А где же тогда Матушка? И не вы ли, Татьяна, в своей программе используете в качестве героя не наиболее достойного жителя города, а свою дочь? Разве это не есть ограничение доступа? Ладно, я не допускаю этого человека по идеологическим причинам, а вы это делаете по исключительно личным, родственным.

Журналисты поднялись с мест понурые и скучные…

***