Эффект безмолвия

На прием к Бабенковой, заезжей депутатше из окружной Думы, в которой работала теперь и Матушка, Задрина пришла во всеоружии.

Вооружившись диктофоном, она прошла в зал, где депутатша, внешне милейшее создание, исполняя обыденный ритуал повышения собственной популярности, принимала жителей маленького нефтяного города, разговаривала с каждым и утешала.

– Разберемся, разберемся, можете не сомневаться, – заверяла она, благожелательно семафоря глазками.

Задрина подобострастно тянула вперед диктофон, создавая однозначное впечатление, что она жаждет записать каждое слово депутата, которое не иначе как жемчужина вываливалось из депутатских губ и, несомненно, со звоном запрыгало бы по полу, если бы Задрина не протягивала вперед коробочку диктофона и не ловила каждую жемчужину в ненасытное диктофоново пузо.

О сладость угождения высокому лицу, о щедрость цветения души, порождаемая этим стремлением! Ради этого служения люди доносят и оговаривают, смиренно пригибают спины и подходят нежной крысиной походкой. Если бы они знали, что в глазах этих высоких лиц, они всего лишь детали стиральной машины, которая должна создавать им блеск и никак иначе, потому что в противном случае ее надо крутить отверткой и постукивать молотком…

Как только со стула, разогретого многочисленными жалобщиками, встал последний посетитель, Задрина привскочила с места, где в рядок, будто воробьи на проводе электропередач, сидели журналисты и, коротко перебрав ножками, упала в жалобное кресло, мигом преобразившись из журналиста в нежданного просителя.

– У меня тоже просьба, – сказала она, мгновенно поменяв подобострастную улыбку на рыдания. – Меня начальник гнобит, сил нету уже-е-е-е…

Слезы, внезапным дождем, полились из глаз Задриной так обильно, что если бы глаза и были теми маленькими тучками, испускавшими горькую влагу, то они исчезли бы в пять минут.

– Да успокойтесь, рассказывайте, – удивилась Бабенкова быстрой смене привычного ей угодничества на горестность.

– Сил уже нет! – провыла Задрина. – Работаю круглые сутки, все выходные подряд. Детей не вижу. На больничный ушла… Чуть что – выговор. Сами хапают, а мы как рабы…

Задрина затряслась, словно стиральная машина, включившаяся в режим отжима белья.

– Надо изучить вопрос, – обратилась Бабенкова к своему помощнику.

Долговязый и схожий с пугалом, одетым в просторный костюм, Цаплев поморщился, испытывая неприязнь к неучтенному посетителю, как к необходимости бежать в магазин за хлебом, когда все уже на столе и все уже за столом, но установил ручку над блокнотом.

– Расскажите подробнее, – попросила Бабенкова, заметив, что Цаплев готов записывать.

– Документы подписывает задним числом, другие, ненужные, меняет или выбрасывает из журнала, – начала перечислять Задрина, вытирая слезы, – на собрании рявкнул мне «заткнись» у меня и запись есть.

***

Столько бумаг, сколько пришлось отправить по ничтожному делу ленивой, примитивной, но по базарному скандальной журналистки Задриной прокурору, адвокату, Бабенковой и Хамовскому, Алик никогда не оформлял. Казалось, мир сдвинулся с ума, всем высокопоставленным лицам оказалась так необходима Задрина, никчемный продукт хитросплетений и уловок, что они готовы были ради ее процветания уничтожить его – такого хорошего и прекрасного, каким он себя объективно оценивал, глядя на свои профессиональные достижения.

Конечно, прокурор у него не значился в друзьях, как и Бабенкова, как и адвокат, образ которого он иронично использовал в своей книжке, но такой сумасшедшей атаки он не ожидал. А сумасшедшей она получалась потому, что все бумаги должна была составлять и отправлять простодушная секретарша Бухрим, которая легко могла сделать в одном предложении ровно столько ошибок, сколько раз годовалый ребенок делает в штаны в течение дня.

На плохом компьютере в хорошую игру не сыграешь. Старый коллектив с одной стороны – налаженная машина, с другой стороны – некоторые детали настолько изношены, что требовали замены, но все они находились под строгой защитой Трудового Кодекса.

– Ольга Николаевна, вы прокурору документы подготовили? – эта фраза стала для Алика главной фразой месяца, правда, с той разницей, что вместо «прокурора» могли прозвучать другие официальные лица.

Причем все чиновники ставили для исполнения требований такие короткие сроки, что даже в туалет некогда было… Какие уж тут творческие поиски и журналистика…, Алик успевал разве только планерки провести. Вся его работа свелась к оправданию своих действий против Задриной.

***

«Плохая пища требует много бумаги, – рассуждал на эту тему Алик. – Плохой мир тоже». Стихла эта история сама собой, унеся примерно три месяца жизни.

ПОСВЯЩАЕТСЯ НИЦШЕ

«Золото слов выбирают не в тазиках ушей, а в черепном лотке мозга».

Алик читал «Заратустру» Ницше и восхищался: Ницше через это произведение подарил не сюжет, не героев, а собственные размышления читающего. И Алик восхищался, казалось бы, своим находкам:

***

Голос