Эффект безмолвия

Квашняков, не пускавший на полосы газеты маленького нефтяного города его лучшие материалы, за которые Алик впоследствии получал награды в Союзе журналистов,

Квашняков, публиковавший на страницах газеты оскорбительные материалы и анонимки, в которых он уничтожал имидж Алика,

Квашняков, снявший даже его портрет с Доски почета газеты маленького нефтяного города,

Квашняков, обладавший неистощимым запасом ненависти против него, не мог хвалить его без особой причины.

Алик внимательно смотрел на своего врага, корчившего перед ним маску друга, восхищенного и умиленного, предлагающего помириться с Хамовским.

– Было бы хорошо, – недоверчиво, но успокоительно согласился он.

– Ведь смотри, – продолжил Квашняков. – Ты самый лучший журналист в городе. Ты для этого города сделал больше всех. И тебя же и гнобят. Надо эту проблему решать. Надо мириться с Хамовским…

Квашняков принялся хвалить Алика настолько неправдоподобно, что Алик еще более укрепился в своих предположениях относительно крепкого заговора против него. Враг проявляет дружелюбие, лишь заманивая в западню.

СМЕРТЬ ГЛАВНОГО БУХГАЛТЕРА

«Если не можешь поддать газу, не суди себя понапрасну: любая машина изнашивается, требует ремонта, а то и вовсе мусорной свалки».

Ворох бухгалтерских бумаг, не получивших оценки и внимания главного бухгалтера, все рос и рос… и точно в день смерти Пупик в телерадиокомпанию маленького нефтяного города вошли две темные фигуры. Одна – одетая в серую норковую шубу, поверх которой смотрело в мир изъеденное морщинами лицо дьяволицы. Другая – прикрытая черной дубленкой, украшенная мужским лицом воскового цвета. Таковы были проверяющие контрольноревизионного управления, направленные Хамовским для поиска фактов на увольнение Алика.

Дьяволица имела изящную фамилию Болонских, и в ее едком взоре читалось, что и капли его достаточно, чтобы проделать дыру в любом отчете. Молодого начинающего ревизора звали Калкин, и он неоднократно проверял телерадиокомпанию маленького нефтяного города и почти ничего не находил, что, на первый взгляд, делало его безопасным.

– Распишитесь в приказе, что ознакомлены, – Болонских положила перед Аликом приказ о проверке.

– Хорошо, – сказал Алик. – Только оригинал я оставлю себе, потому что завтра мы его направим в прокуратуру.

Взойдя на пьедестал сложно отказаться от позы. Алик не мог допустить, чтобы враг счел его слабым. В прокуратуру можно не писать, но пригрозить надо.

Проверяющие ушли. Алик посопротивлялся, но проверку удалось только отсрочить, примерно на неделю.

«Стремление властвовать встречается в семьях, где считается, что все свои и стесняться нечего, – делал Алик очередные выводы. – Подлость – уже и не подлость вовсе, если привычна. Против меня собираются тяжести, которые, сродни тарану, бьют в душу, стоит упасть духом, как полчища хлынут внутрь и натворят там, что угодно. Надо укреплять ворота и никого не пускать».

В эти дни его опять навестил тревожный сон, навеянный реальными событиями, который словно бы предупреждал…

УНИЧТОЖЕНИЕ

«Когда рушится снаружи, рушится и внутри».

Алик был счастлив с Мариной даже на фоне скандала с Хамовским, пока не возникла озлобленная ревизорша Болонских, с плотоядной улыбкой поглядывавшая на Алика. Следом возник милиционер. Причем Алик чувствовал, что милиционер действительно умный и мог применить на нем все методы добычи доказательств, какие только возможны. Он поглядывал на Алика и убедительно говорил:

– Ну, что ты можешь? Вот смотри, что я могу сказать по твоему лицу.

Он провел указательным пальцем по вискам Алика.

– Тут многого не хватает. Ты что о себе возомнил? Ты не сможешь выиграть. Наша система легко ломает таких, как ты.

Болонских молча прожигала Алика взглядом.

– О, да ты можешь решиться на уничтожение документов! – восхитился милиционер. – Об этом говорят эти едва заметные морщинки на твоем лице.

Он опять коснулся его лица.

– Вам придется начать проверку прямо сейчас, – продолжил милиционер, обращаясь к Болонских.

Алик испугался. Этот тип с человеческим лицом, в котором не было ничего человеческого, похожий на разозленного Прислужкова, действительно видел его, как говорится, насквозь…

Когда Алик вернулся к себе домой – там царила разруха. Это был уже не его дом. Мебели почти не осталось. Марина будто ничего не чувствовала. Алику стало плохо. Сквозь дом, словно холодный ветер, пролетала потоком дьявольщина, вынося остатки тепла. Алик не выдержал и страшно крикнул в темноту ночи, как ему показалось, нанося смертельный колдовской удар Хамовскому…

– Марина, принеси валокордин, – попросил он внезапно, но не дожидаясь, открыл дверь квартиры и пошел к лестнице.

Возле лестницы он потерял сознание, упал и заскользил по ступеням вниз головой, совершенно не чувствуя ударов и видя происходящее сквозь бессознательную пленку.

***