Эффект Достоевского. Детство и игровая зависимость

Родители заставляли меня ходить в церковь. Бога там представляли как мстительное божество, которое насылает неприятности в наказание за плохое поведение. То есть я всегда был сам виноват. Мне было одиннадцать, и я учился в четвертом классе, когда ко мне стал приставать наш учитель. И хотя он признался, ему не запретили работать в школе. Наверное, со мной что-то было не так. В двенадцать ко мне приставал актер из заезжей карнавальной труппы. Когда мне было шестнадцать, меня поймали на том, что я пытался украсть двадцать долларов из магазина одежды, в котором работал. Тогда я впервые почувствовал такое смущение и стыд, что задумался о самоубийстве. Я подвел всех… я чувствовал, что из-за меня все расстроены и что они были бы рады от меня избавиться.

Робби прав, когда говорит: «Наверное, со мной что-то было не так». Его приучили к мысли, что он всегда отвечает за последствия своего поведения, и из-за этого он стал легкой добычей для учителя и того актера из карнавальной труппы. Он не понимал, что стал жертвой преступления, которому не может быть оправдания. В результате он постоянно испытывал смущение, стыд и чувство вины, которые привели к возникновению суицидальных мыслей, поскольку самоубийство – это самый надежный способ сбежать.

К сожалению для Робби, ситуация продолжала ухудшаться:

А когда мне было шестнадцать, я выяснил, что меня усыновили. И это [еще раз] доказало, что я был не таким, как остальные. Если бы не моя девушка, я бы, наверное, покончил с собой. На следующий год она забеременела, и мы уехали в другой штат, чтобы пожениться. Мне было семнадцать.

Возможно, это нетипичная история для наших респондентов, однако нельзя отрицать, что детство Робби было эмоционально травмирующим. Он обвинял себя за все плохое, что с ним случалось, и поэтому жил с постоянным чувством стыда. Считая себя никчемным и недостойным, он был попросту не в состоянии справиться с возникающими стрессами, включая новость о том, что он приемный ребенок. Итак, в детстве Робби столкнулся с многочисленными факторами стресса, и это заложило основу для его будущей игровой зависимости. В его случае игра стала эмоциональным анестетиком, позволила ему облегчить дискомфорт и сбежать от стресса, предоставила противовес чувству собственной никчемности.

Кайли, еще одна участница нашего исследования, тоже столкнулась с различными типами травм. Ее родители постоянно дрались у нее на глазах. Из-за связанной с этим тревожности у нее возникли серьезные проблемы со здоровьем, которые негативно сказались на успеваемости – а это, в свою очередь, стало причиной физического насилия в семье.

У матери с отцом были бурные ссоры. Я ночами напролет пыталась их помирить. Это повлияло на мое детство. В детстве у меня была язва желудка. Меня много раз из-за этого госпитализировали. <…> Я не хотела, чтобы мать убила отца. Не хотела, чтобы о нас написали в газетах. <…> Серьезно, она могла разбить бутылку о его голову, и он был весь в порезах и в крови. Это было ужасно, ужасно. Когда я ложилась спать, то не могла заснуть, потому что была слишком напугана. Так что в школе меня постоянно клонило в сон. И у меня были неприятности. Учителя кричали на меня, звонили родителям и говорили, мол, ваш ребенок засыпает на уроках. А меня за это пороли.