Егерь

Пока Герман обучал меня политической карте моего же мира, наша могучая птица медленно снижалась в утреннем молоке тумана. У меня то и дело закладывало и звенело в ушах. Герман заметил, как я тру ухо, и, улыбнувшись, показал, что такое «продувка».

— Нос зажми и дунь туда сильно-сильно. Сразу все слышать будешь, — сказал он мне. — Это не разглядеть, но воздух вокруг нас имеет вес, и, хоть он и незрим, мы все равно чувствуем его давление. Пока не забивай себе голову этим фактом, просто поверь на слово. Вода, кстати, тоже давит на нас, причем гораздо сильнее, чем воздух. Так что эта «продувка» — Герман вновь показал смешной жест, которым хозяйка обычно сморкалась в хлеву, — поможет тебе не только в полетах, но и при нырянии.

Я несколько раз честно пытался повторить эту странную процедуру — «продувку», но, каждый раз встречаясь взглядом с суровым бородатым Германом, который тоже изо всех сил дул себе в нос, заливался неудержимым смехом. Герман тоже не мог удержаться и каждый раз хохотал вместе со мной. На смех пришла Мария и, улыбаясь, спросила:

— А чем это вы тут занимаетесь?

— Да учу этого сорванца продуваться, — сквозь слезы ответил Герман, — только он никак не сообразит, что пальцы разжимать не нужно, и меня смешит. Вон, уже все колени мне соплями забрызгал.

Я понял все, что сказал Герман, и от этого мне стало еще веселей. Я уже не мог сдерживаться и смеялся во весь голос безо всякой «продувки». Мария тоже не выдержала и рассмеялась вместе с нами.

— Вот видишь! — наигранно пожаловался Герман. — И что прикажешь с ним делать?

— Как же вы мило смотритесь вдвоем! — отсмеявшись, сказала девушка. — Это так необычно — слышать на борту «Ермака» детский смех. Посреди всего этого хаоса и неразберихи с будущим это как лекарство.

— Он нам нужен, как никогда! — глядя на меня своими добрыми глазами, ответил Герман. — Вот увидишь, он еще не раз удивит нас. А может, и все человечество спасет.

— Ну, уж палку-то не перегибай! — весело шуруя рукой по моему ежику на голове, ответила Мария. — Куда ему в спасители человечества? Он же доходяга! А ну-ка, марш завтракать, юнга Мечников!

— Погоди, — остановил егерь меня и Марию, — пусть сперва увидит!

С этими словами Герман обернулся к иллюминатору.

Наш «Ермак» завис прямо под облаком, и я наконец смог увидеть самый большой город во всей Пустоши. Изумлению моему не было предела. Под нами распластался огромный курень с десятками разнообразных деревянных построек. В центре крепости было красивое многоэтажное здание с пятью башенками, увенчанными округлыми крышами. Четыре башни этого сооружения окружали по периметру массивные центральные хоромы в целых четыре этажа высотой. Центральное здание также заканчивалось большим величественным куполом. В здании было множество окон, в каждом из которых горел свет, да и весь курень был очень хорошо освещен. В утренних сумерках он лежал под нами, переливаясь огненными всполохами. Освещение было не только в окнах многочисленных зданий — все улицы были уставлены высокими столбами с огненными блюдцами на верхушках. Света от них хватало, чтобы осветить близлежащие улицы и многочисленные переходы между домами. По заснеженным тропинкам туда-сюда бегали маленькие сотрапезники, с такой высоты они походили на муравьев. По широким улицам на санях, запряженных лошадьми, перевозились какие-то грузы. Саней было так много, что в некоторых местах им было трудно разъехаться. Сказать, что я был удивлен таким размахом, — не сказать ничего. Раньше я и представить себе не мог, что существуют курени много больше моего родного. Я и в своем-то порой достаточно долго плутал между домами, прежде чем находил нужную мне избу, а в этом огромном городе можно было запросто потеряться.

— Обрати внимание, как грамотно расположены башни крепостной стены, — указав куда-то вдаль, сказал Герман. — Такие крепости называются «звездчатыми». Эта форма куда эффективнее при обороне, нежели традиционный квадрат или овал. Выходит, что каждая из вершин-башен этой звезды прикрыта двумя соседними.

Я не сразу сообразил, о чем именно толкует Герман, но он пояснил:

— Каждая такая башня вмещает в себя до сорока защитников с ружьями. Мощные, высокие бревенчатые стены вкупе со рвом и ледяной насыпью не позволяют неприятелю с наскока сломать их, а огромное количество бойниц в башнях дает возможность обороняющимся вести по врагу перекрестный огонь.

— Бах! — изобразил я выстрел винтовки и тут же получил одобрение своего наставника.

— Правильно мыслишь. Из бойниц стреляют из огнестрельного оружия. А вон там, — Герман указал на небольшое по меркам огромного куреня квадратное строение, — самое страшное оружие кнеса. Мы классифицировали его как электродуговую пушку. Даже вооружение «Ермака» с ней не сравнится.

Я пригляделся, и мне стало не по себе. Прямо сейчас странное витое орудие смотрело в нашу сторону. Герман уловил мою тревогу и поспешил успокоить меня: