Египетское метро

– Эх, ну ничего вы не понимаете! Тупость, косность и узость – вот с чем мне приходится сталкиваться на каждом шагу. И вы туда же. Она сейчас хороша?

– Хороша. Очень хороша!

– Всё. Важно запустить процесс. Зачем мне сейчас думать, что будет потом? А там дальше она перейдет в какой-нибудь другой разряд – старших нимф, допустим. Или богинь. Что-нибудь найдется. Эллинизм это творчество масс. Мы сами всё будем придумывать и продумывать. Но то, что она моими скромными усилиями стала первой у нее уже никто не отнимет, и одно из почетных мест в истории за ней точно останется.

– А сейчас Мая по вашей шкале кто? Нимфа Соборки? Или берём выше?

– А вы как думаете? Ха! Нимфа Соборки. Скажете тоже. А если серьезно, я вот думаю: нимфа перемен. Или счастливых начинаний.

– А вы небось в какие-нибудь верховные жрецы метите? – спросил Тягин.

– Не исключено. А почему нет? Знакомьтесь: пёс и жрец в одном лице! Или – пёс жреческой породы. А еще точнее – пёс-летописец жреческой породы. Гав!

И, крепко схватив Тягина за рукав и запрокинув голову, лектор расхохотался.

– Значит, нимфы улиц? – улыбаясь, спросил Тягин. – Звучит несколько двусмысленно.

– И улиц, и районов, и предприятий, и учебных заведений… – подхватил лектор.

– Лектор, да вы нимфоман! Вам этого еще никто не говорил? – воскликнул Тягин.

– Очень смешно. Обхохочешься. – Лектор сделал обиженное лицо, но не продержавшись и минуты, продолжил на той же вдохновенной ноте: – Вы напрасно смеетесь. Нимфоман, говорите? Ну и прекрасно. Да здравствует нимфомания!

Напившись вина, они пошли по рядам и набрали уйму всего: купили мяса, брынзы, всевозможной зелени, до которой Тягин был большой охотник, овощей и солений, и всё это время вошедший в раж лектор не умолкал ни на минуту. Потом вернулись к вину и выпили еще по стакану. Лектор стал задирать прохожих и вёл себя как подросток. На обратном пути он подвел Тягина к небольшому магазинчику и, заговорщицки подмигивая, попросил встать в дверях, так чтобы его видел продавец. Оказавшись в тени, Тягин снял было очки, но лектор потребовал, чтобы он их надел и не сводил взгляда с продавца. В заведении громко играла музыка, и Тягин не мог слышать, что лектор, помахивая указательным пальцем и показывая в его сторону, говорил продавцу-кавказцу. Тот слушал, опустив голову, и только пару раз глянул исподлобья на Тягина.

– Вот и от вас какой-то толк, – сказал лектор, вернувшись, и стал рассказывать, как однажды кавказец преследовал Майю и даже рвался к ней домой.

Майя встретила их укоризненным покачиванием головы. Тягин, держа под руку, довел спотыкающегося лектора до кровати и тот, неразборчиво поблагодарив, исчез под нею. Провожая его взглядом, Тягин думал: когда под кроватью лектор, а за окном факельные шествия, так ли уж невероятны вакханки, бегущие по улицам поселка Большевик?..

Майя, улыбаясь, продолжала качать головой.

– Пойдем, пройдемся? – предложил Тягин и протянул руку. – О, божественная Майя! Прекраснокудрявая нимфа! Боги щедро одарили тебя! Всё в тебе прекрасно – и имя, и внешность, и верные поклонники!..

XVII

В эти несколько дней Тягин совсем позабыл о всех своих прочих делах. К некоторым из них его вернул разговор с Дашей. Спрашивала, конечно, о брате. Ей было неловко за него, за то, что морочил голову. Поговорив с ней, Тягин подумал: а ведь и того, что с ним произошло, вполне достаточно. До полноценной измены он, правда, так и не добрался, а похожую историю мог бы придумать и в Москве, но… Всё-таки здесь всё облеклось в живую плоть: настоящие, не придуманные имена, адреса, детали. Такие вещи сразу чувствуются. Пройдет месяц-другой и: ну, что ж, прости меня, Даша, вот так получилось. Думал, смогу забыть, но не получается. Я вот сейчас здесь, с тобой, а сердцем там, в Одессе. Прости. То есть: ступай-ка ты, душа моя Даша, к братцу своему Хвёдору. А там и до Тверязова рукой подать. Еще и детей крестить позовут. Тягин, поморщившись, помотал головой. «Морщься, не морщься, а так оно всё и будет, дядя». Впрочем, это была какая-то головная мысль. Но что-то в разговоре с Дашей Тягина и насторожило. Что-то показалось новым в её интонациях. Да и в его тоже, когда он невольно пытался взять её тон (а когда вообще такое было?). Уж не соскучились ли они по друг другу? Нет, это тоже из головы. Но знак тревожный. И чем ближе расставание, тем чаще будут такие мысли. В конце концов, два года просто так из жизни не выкинешь. Надо это учесть и двигаться дальше. Тем более что он уже даже вложил в это предприятие некоторую сумму. Небольшую, можно сказать символическую, но всё же. Момент, кстати, был не из приятных. Пару дней назад лектор вдруг завел с ним разговор о друге детства Майи, самом родном ей на всём белом свете человеке, который сидел в следственном изоляторе.

– Кстати, тоже красавец. Фавн. Она сейчас ни о чём, кроме него, думать не может. Собирает, собирает деньги, никак не соберет.

– За что сидит?

– Да ерунда, за драку какую-то. Загребли парня и ждут выкупа. Вы вот всё ходите с пирожными и дорогими напитками, лучше бы взяли да помогли, чем тратиться на ерунду.