Его дикое проклятие

Дэмы поспешно отступали. Только один, серая тварь с черными глазами, маленькими и твердыми, как пуговицы, не хотел отказываться от добычи и потянулся ко мне руками, похожими на звериные лапы. Волариан раздавил создание между скал. Умирая, оно пристально посмотрело на меня, а затем издало булькающий звук и в следующий момент исчезло среди камней.

Исчезло все. Выход наружу. Возможность бегства. Хоть какой-то свет.

Мои стоны отражались от зеркально гладких стен крошечной пещеры. Я была уверена, что сейчас внутренности горы раздавят и меня, что она перемелет меня, а затем где-нибудь выплюнет мои кости, превратившиеся в камень.

Однако ничего такого не случилось. Ничего, только от стен появилось странное ощущение. От него покалывало спину, оно пахло чем-то знакомым, будто мамин шарф, когда я была ребенком, а у нее уже не хватало здоровья для прогулок: еловыми иголками и чаем, который она пила, и ею самой.

Я была заточена внутри горы, тяжело ранена, и помощи ждать было неоткуда. И все же утешение снисходило на меня, успокаивая боль в ранах и ослабляя страх.

Как будто мама и правда была рядом, хотя, конечно, ее здесь не было. Были лишь воспоминания о ней. Воспоминания Волариана. Он отдавал их, вливая их в меня, как лекарство.

– Ты должна поспать, Луилэйра, – услышала я доносящийся из камня мамин голос. – Ты должна поправиться. Тебе предстоит тяжелое дело.

Глава 17

АЛАРИК

Каждый раз, когда кого-то убиваешь, умирает и крошечная часть тебя. Аларик спрашивал себя: когда погибнет настолько большая его часть, что он будет полностью потерян?

Эта мысль была недостойна кеппоханца. Этот народ без колебаний уничтожал своих врагов и с гордостью вспоминал об их гибели.

Возможно, в этом вечно длящемся кошмаре было и нечто хорошее. Теперь, через четыре года после того, как его господин похитил Калейю и заключил с ним сделку через своего посланника, Аларик знал, что оказался неподходящим для той цели, ради которой отец его зачал, а мать выносила и родила. Вся его жизнь была потрачена впустую. Он был недостоин называться кеппоханцем, и принц из него тоже получился жалкий. Он хуже шелудивого пса.

И теперь он сделал все еще хуже.

Прочертив ногой борозду в земле и листве, он бросил в нее меч. Он так и не услышал звука падения. Кровь он сможет смыть, а сталь снова отполировать до блеска, но все равно оружие, которым он убивал, неуловимо менялось. Возможно, дело было в том, что народ Эшриана называл «ликом тени», жители Лиаскай – «душой», а кеппоханцы – «пламенем». Что бы это ни было и как бы это ни называли, он ощущал его присутствие. Оно следовало за ним, как тень верной собаки – незаметное при свете дня, но всегда рядом, и для Аларика ощущение этой близости было невыносимо. Посланник привык каждый раз передавать ему новый меч.

– Ты просто трус, который боится призраков, братишка, – много лет назад сказала ему Калейя. – И таким ты и останешься. – Сможет ли он когда-нибудь сказать ей, что она была права? До его чувств никому не было дела, а уж до его страхов тем более. Калейя когда-нибудь станет исключением. Если у него все получится.