Его искали, а он нашелся (СИ)

- Привет, ты чо, охуел? - Почти без паузы и вообще без пиетета отвечает нашему гостю, зачем-то спасшему наши задницы, вместо того, чтобы их поджарить на месте, как всегда велеречивая Тария.

Спасибо тебе золотце, что бы я без тебя делал.

Теперь главное, чтобы этот жрец не охуел в реале, а то единственный его глаз очень нехорошо посматривает и на матернувшуюся бандитку, и на меня, и на Гестию, и на Тиа, а уж на занявшую тело культистки Дарящую, сейчас похожую на приготовившуюся к броску кобру, он смотрит словно Ленин на буржуазию, словно инженер на гуманитария, словно техподдержка на пользователя. Единственный, кого он не пырил будто сквозь танковый прицел, был Лосий, но даже на него посматривал с холодком.

Не атакуя.

Защитив от раскрытия и неизбежного боя, шансов на победу в котором не имелось.

Понятия не имею, чего ему от нас нужно, но пока он говорит, нас не атакует кодла Воителя, а одного Первожреца, - если он не верховный клирик, то я пойду в монахи, - если толпой, то даже уставшие можем достать, пусть это и станет последним нашим подвигом. В общем, повод для диалога он дал, как выработал и определенный кредит доверия, но в добродетель его я не верю, как не верю и в то, что нас просто так отпустят. Придется быть дипломатичным и вытащить тяжелые, - а какими им еще быть? - переговоры.

Ничего, я сама дипломатичность.

А на крайний случай у меня есть Тария.

В конце концов, ну разве я смогу напортачить?

Глава двадцать вторая

Ситуация, несмотря на всю свою убийственную серьезность, ненавязчиво напоминала мне о старых добрых вестернах, в частности о ставшей уже классикой сцене, где двое ковбоев стоят друг напротив друга, ожидая, кто же первым выхватит стреляло и накормит оппонента свинцом, завершая бурную дискуссию. Стоящий, спокойно и уверенно, будто на светском приеме, святоша, несмотря на побитый вид, совсем не казался более слабой стороной. Да, нас было больше, да только все мы тоже побиты, и, в отличие от Иерема, у нас за спинами не стоит незримый боженька, подлечивая и ободряя. Если сейчас начнется бойня, то завалить гада мы, наверное, все же имеем неплохие шансы, особенно в самые первые такты битвы. Удар, ответ и еще один удар - вот на этой дистанции, в зависимости от того, как события повернутся, святоша может нечаянно сдохнуть и, чтоб мне быть неймфагом всю свою жизнь, он этого не понимать не может.

Смелость засранца вполне объяснима - его самого мы, быть может, на ноль помножим, успев разорвать душу до того, как ее вытащит на свои небеса воплощенное Возмездие. Другое дело, что после этого мне только и останется убить себя самому, чтобы не так больно было, ведь провернуть такое побоище скрытно я даже в лучшее время и с полной подготовкой к устранению не факт, что сумел бы. Сейчас же нас всех спасает от засветки на радаре Воителя только его... конкурент, пожалуй. Зависеть от чужой доброй воли, воли того, с кем и срать на одном поле сесть не желаешь, оказалось совершенно новым опытом в моей новой жизни, вызывая стойкое желание сжать чье-то горло. Этим кем-то пришлось выбрать собственную гордость - не человеку, который работал в офисном пространстве, учиться делать лицо попроще и поглупее, чтобы разумением не смущать начальство. Навык этот за время попадания изрядно заржавел, но не забылся, так что вместо стремительного сближения и активации форсажа Эгиды, пополам с крепкими мужскими объятиями, я лишь склонил голову набок, едва слышно, без всякой Тени в словах, произнося свою реплику.

- Привет. - Единственный нормально видимый глаз верховного клирика чуть прищурился в ответ, словно ожидая продолжения, но, когда я сделал шаг навстречу, он не вздрогнул, однако несколько напрягся.

Не знаю, ожидал ли он от меня продолжения фразы, но я просто поравнялся с ним, закрывая более уязвимую на удар команду своей чуть сгорбленной спиной, одновременно стягивая маску. В иной ситуации показывать лицо стало бы той еще глупостью, но под взором Бога, самого Гримментрея, что смотрит на меня глазами своего слуги, такие мелочи ничего и не скроют. Зато вызовут уже ощутимое напряжение, готовность самому взорваться безжалостным действием, воплощением насилия над жизнью и посмертием.