Когда-то мои глаза были темно-карими, но сейчас они уже черные, слишком черные, даже при полном подавлении своих сил уже заметно неестественные в своей черноте. Его глаза, готов в том поклясться, не всегда были столь невыносимо чистыми в безбрежной небесной синеве, но сейчас в них столько силы, столько чудес прошло сквозь них, что даже он сам может не помнить их изначальный цвет. Пересечения взглядов, столь смачно описываемые в земных книжках, преимущественно любовных романчиках, могут сказать очень много, больше, чем слова и действия даже. В прошлой жизни я часто посмеивался над подобными сентенциями, мол, взгляд его был безумным или, скажем, пронзительно честным, откровенно лживым и еще сотня эпитетов да сравнений. Развив ясновидение, больше не смеюсь - нормальному человеку глаза собеседника, скорее всего, ничего не скажут, если он, конечно, не окулист или нарколог. Для меня давно уже раскрылись грани сравнения глаз с зеркалами души, задолго до этой встречи.
Не знаю, что он увидел в моих искалеченных собственной силой буркалах, но нерушимое, казалось, спокойствие, едва заметно даже для моего восприятия, но просело, сменилось рефлекторным желанием ударить, сломить, уничтожить, будто заползло на руку ядовитое или просто мерзкое на вид насекомое. Еще немного, и он бы, скорее всего, ударил бы, да и я сам тоже инстинктивно желал затушить небесный источник, режущий своим присутствием обнаженные нервы. Вместо этого просто продолжаю фразу, раз уж клирик пока молчит:
- Зачем ты здесь? - Не стараюсь скрывать ни усталость, ни хреновое самочувствие, благо, такие мелочи ему видны и без актерского мастерства, которым я, в отличие от Тарии, особо-то и не владею. - И почему помог?
Теперь паузу на зловещее молчание взял уже он, то ли пытаясь пошатнуть мое равновесие в ответ, то ли действительно выбитый из колеи моими действиями, словами, выбранной позицией в переговорах. Он меня нервирует, пугает даже, он силен, опасен, не меньше, а то и больше, чем я сам, но сейчас я на долю мгновения почувствовал, что и я в ответ вывожу его из себя, сбиваю заготовленные линии поведения, ломаю план будущих переговоров, смещаю чувство внутреннего баланса, которое он, за годы службы Справедливому, привык считать несокрушимым.
- По многим причинам. - В его голосе тоже нет ни Неба, ни Глубины, ни отзвуков слов его Бога, только крепкая уверенность, обещание и декларация своих решений, которая случится независимо от моих попыток помешать или сменить точку его зрения. - Начиная от недовольства действиями Вознесенного, заканчивая твоим и тех, кто за спиной твоей, участием в только что произошедшем.
Едва уловимый взгляд мне за спину, прямо туда, где сейчас стоит в полубоевой стойке сжимающий новую шпагу Лосий, говорит больше, чем даже слова. Я ведь видел отзвуки той битвы, видел, против кого, против чего стоял дуэлянт, и это, видимо, чего-то да стоит даже для этого сосуда чужой воли и того, кто этот сосуд заполняет. Это еще не говоря про целый мифический артефакт во владении того, кто спас шкуру жреца и весь его храм - лучше всего рука помощи протягивается тем, кто может в эту руку положить что-то ценное, отдав его взамен за свое спасение.
Едва уловимо улыбаюсь, без гнева или злости, но и радости в той улыбке нет, что на белоснежно-бледном лице выглядит не очень, я это и без зеркала знаю, а уж после того, как губы стали чернее, чем у напомаженного стереотипного гота с ближайшего кладбища, так и вовсе скакнуло в зловещую долину прямо с разбега. Он, конечно же, не дрогнул, но я все равно чуял, что он выпустил легчайшее, будто колебание прозрачных вод под ветерком, раздражение, которое разогнанные в максимум экстрасенсорные чувства улавливали самым краешком. Что-то идет не по его плану, что-то я делаю не так, как он ожидал изначально, не так, как он планировал, не так, как хотел бы, отчего мне стало чуточку легче. Не так уж он и неуязвим, не так нечитаем, как желает казаться.
Другое дело, что я сам не сильно понимаю, что именно в моем поведении его сбивает с толку. Даже сам факт осознания приходит от свойства Насмешника, улавливая что-то эфемерное, неясное, видя следствия, но не первопричину, и это тоже бесит, даже сильнее присутствия жреца.
- И чего же ты предложить желаешь? - Я, в принципе, догадываюсь, но продолжаю беседу, хотя и знаю, что он тоже понял мои догадки. - Что возьмешь за свое участие? Чем уравновесишь?
Последний пассаж вызывает опасный прищур в целом глазу, да и второй уже потихоньку заживает, как и вся половина лица, превращенная кем-то в отбивную. Неясно чем, но этот намек на что-то, чего я сам не понял, его задел, несильно, но все же задел. Эх, Константин Юрьевич... троллим собеседников даже в шаге от могилы, как и всегда. Кое-кого жизнь ничему так и не научила, несмотря на все вразумляющие подсказки, намеки и просто пинки под задницу.