Читаем Его зовут Ангел (СИ) полностью

В двенадцать я пулей вылетаю из квартиры, перед этим предупредив маму о том, что я пошла к Ангелу. Я несусь на всех парах к его дому и не могу убрать улыбку с лица и трепещущее волнение из груди. Я представляю себе, о чем буду говорить с ним, думаю, стоит ли мне обнять его, или лучше не стоит.

За своими мыслями я не замечаю, как останавливаюсь перед домом Ангела. Я делаю глубокий вдох и иду к подъездной двери, но та открывается.

Я вижу, как Ангел выезжает в инвалидном кресле, а позади - его папа. Я застываю и превращаюсь в неподвижную наблюдающую статую. Виктор Валерьевич спускает инвалидное кресло вместе с Ангелом по плавному спуску, который делают рядом с лестницей специально для колясок. Я смотрю на Ангела. Он похудел. У него впали щеки, глаза не блестят так, как раньше. Он одет во все черное, как будто у него траур.

- Спасибо, папа, - благодарит Ангел Виктора Валерьевича.

Мужчина смотрит на меня и шумно выдыхает.

- Привет, Августа, - обращается он ко мне.

Я заставляю себя оторвать глаза от инвалидного кресла и смотрю на него.

- Здравствуйте, - бормочу я.

- Позвони мне, как будешь возвращаться, - говорит Виктор Валерьевич Ангелу, затем снова смотрит на меня, кивает в знак прощания и направляется к подъезду, но он не заходит, ждет, пока мы уйдем.

Я громко сглатываю и гляжу на Ангела. Он выглядит смущенным и подавленным. Ужасное сочетание.

- Привет, - говорю я ему неуверенно.

- Привет, Августа, - отвечает он с той же неуверенностью.

И мы молчим, не зная, что сказать друг другу.

- Пап, ты можешь идти, - говорит Ангел, не оборачиваясь.

Я перевожу взгляд на мужчину, который с беспокойным лицом слушает сына и исчезает за дверью.

- А где Егор? - спрашивает Ангел.

Я напрягаюсь, и он это замечает, но терпеливо ждет ответа. Что я могу сказать ему? Что Егор испугался и решил «выйти» из команды? Что он бросил Ангела? Нет. Я знаю, какую боль причиню этими словами Ангелу… Я не имею права так поступать с ним, но и лгать тоже нехорошо.

- Он… - бормочу я. - Он… у него дела, - и для достоверности пытаюсь улыбнуться, но губы предательски дрожат.

Ангел пристально смотрит на меня, он начинает подозрительно щуриться, и вскоре его глаза становятся узкими, как щелки.

- Ты врешь, - уверенно говорит Ангел.

- Нет, с чего ты взял? - к сожалению, я ужасная лгунья. Ну, или просто Ангел так хорошо меня знает.

- Я вижу, - отвечает он.

Я не могу больше смотреть на него и отвожу взгляд в сторону. Моя ложь раскрыта. Я сдаюсь.

- Он сказал, что не может видеть тебя… таким, - хрипло произношу я.

Я слышу судорожный вздох, и мое сердце мучительно рвется на части.

- Понятно, - только и говорит Ангел.

Я в замешательстве поднимаю голову и не могу понять, серьезно он, или пытается скрыть свое глубочайшее разочарование от услышанного. Я долго смотрю на него, но так ничего и не выясняю.

- Ты не расстроен? - удивленно вопрошаю я.

- Меня в очередной раз бросили, - говорит Ангел, глядя прямо мне в глаза. - Конечно, я расстроен. Но я не вправе осуждать его.

- Вправе! Егор не должен был так поступать, - в порыве зашкаливающих эмоций я подхожу к инвалидному креслу и останавливаюсь в шаге. Ангел и я напрягаемся. - Настоящие друзья не оставляют в беде, - тихо говорю я.

- Давай не будем об этом, - просит Ангел.

Я киваю.

- Хорошо.

Он вздыхает и начинает катить кресло, и я вижу, что это дается ему с трудом. Поэтому я обхожу его и становлюсь сзади.

- Что ты делаешь? - спрашивает Ангел, когда я беру дело в свои руки и качу коляску вместо него.

- Помогаю, - отвечаю я спокойно.

Это так непривычно, и я жутко переживаю, но пытаюсь сохранять спокойствие.

- Не нужно. Я могу сам, - говорит Ангел без должной уверенности.

Я хочу сказать ему, что он не может, но поджимаю губы и проглатываю эти слова.

- Все нормально, Ангел, - говорю я, и мы выбираемся из двора на главную улицу.

Мимо нас проходят люди, и они косятся на Ангела.

Неожиданно он фыркает.

- Что? - спрашиваю я.

- Все так смотрят… - хмуро поясняет Ангел. - Этим они лишний раз дают понять, что я урод, - снова фыркает. - Как будто я сам этого не знаю.

- Ты не урод. Не говорит так.

- Урод.

- Не урод.

- Мы можем спорить бесконечно, - угрюмо констатирует он, и я жалею, что не могу видеть его лицо. - Я не хочу спорить.

Мы молчим.

- Куда пойдем… поедем… где будем гулять? - интересуюсь я, стараясь быть максимально осторожной в словах.

- Без разницы, - равнодушно отзывается Ангел. - Но я бы хотел на озеро, только это невозможно.

Я вспоминаю про озеро, и в мое сердце просачивается тепло. Я тоже скучаю по этому месту.

- Мы можем прогуляться в парке, - предлагаю я, отлично понимая, что никакой парк не сможет заменить райское местечко на озере.

- Это далеко, - говорит Ангел.

- И что?

- А то, Августа, что я не способен преодолевать такие расстояния самостоятельно. Я не способен выбраться даже из собственного дома… из постели! Что уж говорить о парке…

- Я же здесь, я помогу.

- Я не договорил, - отчеканивает Ангел. - И тем более мне не хотелось бы утруждать тебя довозить меня до парка.

- Мне не трудно, - мягко возражаю я.

- Чушь. Тебе трудно, - фыркает он.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза