Наконец, на семнадцатый день после родов, мне объявили, что Сергей Салтыков посылается в Швецию для провозглашения рождения моего сына. Более, чем прежде, уединилась я и страдала… Я не могла и не хотела никого видеть, я страшно тосковала… К концу масленицы (1755 г.) Салтыков вернулся из Швеции. Теперь было решено послать его в качестве российского поверенного в Гамбург. Это новое распоряжение усилило мое горе… Вернувшись из Швеции, он просил через Леонтия Нарышкина, чтобы я придумала под каким либо предлогом устроить с ним свидание. Я сообщила об этом Владиславовой, и последняя была со мной согласна… Я прождала его до трех часов утра, но он не приходил: я находилась в смертном страхе, не зная, что могло его задержать… Мне стало ясно, как день, что он не явился ко мне исключительно по недостатку внимания и привязанности, и что он нисколько не заботится о том, как я страдаю из привязанности к нему… Я отправила ему письмо, в котором горько жаловалась на его отношение ко мне. Он ответил мне и посетил меня; ему было очень легко утешить меня, ибо я охотно поддавалась его влиянию… К этому времени я узнала, как неосторожно вел себя Салтыков в Швеции и Дрездене, где он рассказывал свою историю всем женщинам, с которыми только встречался».
Таков доподлинный отчет самой Екатерины о том знаменитом скрещении, продуктом коего явился император Павел I, прародитель ныне царствующего Дома. Происхождение Павла от преступной связи его матери с камергером Салтыковым, впрочем, никогда не было в России тайной.
Известный Кользон[3]
рассказывает про один характеристичный случай, как однажды об этом было сообщено Николаю I, сыну Павла. В числе декабристов, как известно, стремившихся устранить от правления Николая I, находился некий полковник Муравьев. Он был арестован, главным образом, для того, чтобы чрез него узнать имена многих важных заговорщиков, и потому, хотя Николай I дал ему аудиенцию «с глазу на глаз», но тем не менее, военный министр Чернышев и генералы Бенкендорф и Адлерберг присутствовали, находясь за ширмами. Император обещал Муравьеву полное помилование, если он выдаст своих соучастников, и при этом прибавил: «Я, твой властелин, обещаю тебе это торжественно». — «Что, — вскрикнул обезумевший Муравьев, — ты, мой властелин? Ты сын ублюдка!» — Император впал в такой гнев, что набросился на скованного по рукам и по ногам Муравьева и нещадно бил его ногами и кулаками, но Муравьев продолжал: «Трус! Ты и вся твоя порода не Романовы!» На императора нашло настоящее исступление, и неизвестно, чем окончилось бы истязание Муравьева, если бы выскочивший из-за ширмы Бенкендорф не поспешил увести его.Что же касается супруга Екатерины, Петра, вечно пьяного и занятого играми с лакеями, то в первое время его обморочили очень удачно. Но позднее, когда поведение его супруги стало более открытое и скандальное, он несколько прозрел и стал иного мнения о происхождении «первенца». Австрийский посланник Мерси-Арганто рассказывает, что со времени вступления на престол, Петр совершенно не заботился о Павле, который всегда был ему антипатичным, и он конфисковал в свою казну сумму в 120 000 рублей, которая была императрицей Елизаветой назначена для Павла. В манифесте, изданном Екатериной тотчас по умерщвлении своего супруга, Петра III, сказано, что Петр имел в виду лишить Павла права на престол и что как она, так и сын её находились у Петра в большой немилости и держались постоянно вдали от двора и правления.
Трудно сказать, по чувству ли справедливости и порядочности Петр решился на такой шаг, или им руководили к тому какие другие причины, но фактом остается то, что поступок этот стоил ему жизни.
Граф Станислав Понятовский
Сильная натура Екатерины скоро поборола любовную скорбь сердца, и потому скоро нашелся заместитель неверного Салтыкова в лице молодого польского графа Станислава Августа Понятовского, который в 1755 г. прибыл в Петербург в свите английского посланника Вильямса. «Его внешняя красота и любезность в обращении благоприятствовали ему быть в интимных отношениях со многими высокопоставленными дамами различных дворов, — рассказывает об этом бесхарактерном молодом шляхтиче историк Гельбиг, — и интимные отношения графа к всероссийской мессалине имели столь печальные последствия для его родины».
Понятовский прибыл в Петербург в качестве тайного политического агента Фридриха II Прусского, который желал свергнуть саксонскую династию с польского трона и возвести на него род Чарторыйских. Однако, Понятовский, надоумленный Екатериною, скоро сам возымел желание добиваться польской короны.