Эхо чужих грехов

– Их, похоже, вдвое больше, чем нас, как девятый вал на море! – крикнул Алексей Голицыну. Чувства уже настолько притупились, что оба они были абсолютно спокойны. – Хороший каламбур: при восьмом штурме нас поглотил девятый вал.

Французы шли прямо на русские пушки. Устилая путь трупами, они даже не отстреливались, но их оказалось так много, что ряды французских мундиров волной вкатились на флеши, оттесняя остатки русских войск с укреплений.

– Мы не дадим им закрепиться! – крикнул Багратион. – Черкасский, лети на левый фланг, к Бороздину, Голицын – на правый, к Сиверсу. Всех сюда, идём в контратаку!

Багратион сам выстроил подоспевшие полки в линию и повёл их в бой. Алексей скакал слева от командира, когда разорвавшееся ядро поразило их обоих. Последним, кого увидел Алексей, был падающий с коня Багратион. Черкасский получил страшный удар в грудь, конь под ним заржал и в предсмертной агонии рухнул на землю, придавив собой всадника. В кромешной тьме мелькнуло заплаканное прекрасное лицо, и чёрный водоворот закрутил Алексея, а потом наступила тишина.

Над Бородинским полем стояла тишина. Двенадцать часов битвы растерзали оба войска, трупы русских и французов устилали землю. Тьма накрыла позиции. Старый полководец, проведший ночь в тяжких раздумьях, решил сохранить армию, отдав неприятелю Москву, и приказал отступать.

Более сорока тысяч бойцов недосчитались полки Кутузова. Раненых увозили на телегах в Москву, мёртвых клали у тех укреплений, где они отдали жизнь. Смертельно раненного князя Багратиона увёз в имение своего отца ординарец Голицын. Алексея похоронная команда опознала, записала как погибшего и положила к мёртвым. Сашка, отправленный на этот раз в обоз к ополченцам, весь вечер и часть ночи бродил по полю. С факелом в руках переходил он от тела к телу и только далеко за полночь увидел знакомые чёрные кудри и мертвенное лицо с закрытыми глазами. Схватив Черкасского под мышки, Сашка оттащил его в сторону, поближе к костру, горевшему у края позиции.

Пульса слышно не было, но на зеркале, поднесённом к губам князя, в отблеске костра чуть заметно блеснула дымка. Верный слуга бросился расстегивать мундир, пробитый на груди напротив сердца, и вдруг что-то твёрдое ткнулось в Сашкину ладонь. Из пробитого кармана Черкасского выскользнула большая овальная миниатюра. В свете костра виднелось прекрасное девичье лицо, а фигуры на портрете не было, вместо неё в смятой и искореженной рамке торчал осколок ядра.

– Так рана должна быть неглубокой, – обрадовался Сашка.

И впрямь кровь уже запеклась и больше не шла, непонятным оставалось то, почему князь не приходит в себя. Ощупав все тело хозяина и не найдя других повреждений, Сашка сунул миниатюру за пазуху, взвалил Черкасского на плечо и пошёл к ополченцам, которым оставил своих лошадей. Выпросив в обозе телегу, Сашка уложил на сено бесчувственного хозяина и отправился в имение Грабцево, лежащее в сорока верстах от места сражения. Туда можно было добраться к завтрашнему утру.

Глава двадцать третья

Скорбная весть

Утро опять оказалось серым и дождливым, усугубив и без того тяжёлое настроение Штерна. Уже стало известно, что Москва сдана и сгорела. Застыв от ужаса, Петербург ожидал своего часа.

Все иностранные негоцианты, через которых Иван Иванович вёл дела с Европой, либо уехали, либо сидели на сундуках. Порт опустел, последние корабли уходили из столицы воюющей России. Чутьем опытного коммерсанта Штерн понимал: здесь дела до конца войны закончены. Деньги его хранились в Лондоне, там же, где сейчас жила Катя. В конце концов, эту молодую женщину и отец, и муж поручили именно Штерну. Он был ответственен за её благополучие. Кате скоро рожать. А не дай бог, что случится? Нет, выбора не было – надо ехать к ней.

Свернув все свои дела, Штерн оставил на хозяйстве старшего приказчика, человека проверенного и преданного ему лично. Иван Иванович сам поехал выкупать место на отплывающем корабле в компанию «Северная звезда». В её конторе, обычно по-европейски лощёной, сейчас царил беспорядок: приказчики, прежде сидевшие за своими столами и усердно писавшие, почему-то сгрудились вокруг капитана-англичанина и пытались жестами что-то ему втолковать. Англичанин не понимал и поэтому сердился. Тоже жестикулируя, он старался на своём языке объяснить русским, что не собирается никого больше ждать и отплывает завтра.

– Господи, помоги нам! Чего он хочет? – старший приказчик – седобородый старовер в длинном чёрном сюртуке – всплеснул руками. – Когда этот мистер только отплывёт?

– Говорит, что завтра, и больше никого ждать не станет, – перевёл Штерн, присоединяясь к разговору.

– Ох, сударь, нам вас Бог послал, – обрадовался седобородый приказчик. – Переведите ему, чтобы отплывал, мы закрываем контору до весны.

– Я переведу, только хотел бы попасть на его корабль. Это возможно?

– Конечно! – обрадовался приказчик. – Груза половину, против обычного, насобирали, а пассажиров вовсе нет. Как начал француз наши корабли топить и в плен брать, так вся коммерция остановилась.