Экономика добра и зла

В экономической науке существует много течений, призывающих вернуться к корням, то есть к морали[876]. Как пишет профессор Милан Сойка, к этому призывал и лорд Кейнс: «Кейнс прилагал усилия к тому, чтобы вернуть понимание экономики как науки общественной и критиковал характерный для неоклассической экономики сциентический подход, стремящийся уподобить ее точным естественным наукам»[877].

Многие критики экономического мейнстрима нападают на него прежде всего за неправильную редукцию человека (как это называет Амитай Этциони)

[878]. Такой логико‑методологический прием сведения человека во всей его сложности до уровня простого рационального действующего лица, оптимизирующего свою выгоду в рамках определенного бюджетного ограничения, привел к последующей математизации экономики. Философию сегодняшнего мейнстрима экономической науки назвать утилитарной, хотя она и выглядит таковой, тоже нельзя, ведь поступки индивида не могут противоречить его функции полезности, то есть в этом смысле у него нет свободы выбора и ему приходится подчиняться диктату выгоды. Так как индивидуум все делает исключительно для своей пользы и ее максимизации, причем под пользой понимается все что угодно, то снизить свой спрос он просто не может. В таком понимании выгода, польза, удовольствие, наслаждение (или, если хотите, императив «наслаждайся!») становятся для человека самыми суровыми диктаторами. В контексте изученных нами ранее школ экономической мысли здесь речь идет об экстремальной концепции. Даже гедонисты допускали, что не все можно объяснить эгоистическим принципом, существуют исключения

(дружба, например).

Сегодня из‑за неправильной интерпретации учения Адама Смита дело дошло до вытеснения этики из сферы интересов экономики, отклонившейся от общественных наук в сторону чистой математики. Я убежден, что если бы мы, развивая второе (математическое направление), не забывали бы про первое (этику), то, вполне возможно, были бы способны решить некоторые вопросы, подстерегающие нас в «тупиках» хозяйственной политики и — в особенности — политической экономии. Экономика как таковая стала на удивление глухой к голосу этических наук, из которых она сама и вышла.

Нравственность эгоизма: себялюбие — это тоже любовь

Если в заключение вернуться к основным темам данной главы — к невидимой руке рынка и homo oeconomicus, то возникает вопрос, где в пространстве между добром и злом находится определяющий фактор обоих данных понятий — эгоизм. Заслуживает ли себялюбие морального осуждения? Адам Смит, бывший когда‑то тем самым «замко́вым камнем», скрепляющим сегодня такие далекие друг от друга миры экономики и этики, эгоизм в определенной степени оправдывал, но в детальную дискуссию по этому поводу не вступал. И потому давайте начнем на много столетий раньше — с моральной максимы, золотого правила нашей христианской цивилизации, регулирующего отношения между людьми: «…Возлюби ближнего твоего, как самого себя»[879].

Такое правило ставит себялюбие вровень с любовью к ближнему. Ставит не выше и не ниже, причем степень заботы о своих интересах служит ориентиром (или, если хотите, стандартом), указывающим, насколько сильно надо любить своего ближнего. Итак, по логике вещей, себялюбие является как бы критерием любви к ближнему. Используя экономическую терминологию, эти размышления можно продолжить следующим образом: если человеку доставляет удовольствие (полезно, выгодно) доставлять удовольствие (быть кому‑то полезным), то такой подход можно классифицировать либо как (а) скрытый эгоизм, либо как (б) благожелательность и симпатию. Если вместо того чтобы съесть мороженое самому, я бескорыстно дарю его своему ребенку или другу, то делаю доброе дело. Но с точки зрения экономической теории данную ситуацию можно «объяснить» следующим образом: так как я отдал мороженое сознательно, то тем самым, исходя из корыстных побуждений, сделал нечто полезное для самого себя. В обычной жизни такое поведение, безусловно, не считалось бы эгоистичным, напротив, оно заслуживало бы благодарности, признания и похвалы. Но если мы в варианте «а», то, в строго экономическом смысле слова, одариваемый не должен благодарить за дар, дарение которого приносит дарителю больше пользы, чем его потребление, — наоборот, благодарить должен дарующий, так как через акт дарения он сам получил некую выгоду. Что заведомо абсурдно.

Вернемся к золотому правилу. С одной стороны, тому, кого любим, мы хотим столько же блага, сколько самим себе (если не больше), с другой стороны — и это в нашей природе — желаем неудачи и горя тем, кого мы ненавидим, считаем врагами. В таком случае, как написано в одном псалме, наша выгода (удовольствие) увеличивается со снижением выгоды нашего недруга:

Дочь Вавилона, опустошительница! блажен, кто воздаст тебе за то, что ты сделала нам![880]