Оставим на совести автора явное передергивание в отношении «связки» государства и бизнеса (по-другому и быть не может: государство обладает монополизированным, делегированным ему обществом правом на принуждение в форме регулирования, контроля, налогообложения, соблюдения законности, отправления правосудия и проч.). Для справки: по итогам 2012 г. среднемировой показатель государственного конечного потребления составил 18,5 %[159]
(в России – 18,6 %), так что российский показатель конечного потребления государства, «зашкаливающий», согласно вышеприведенной сомнительной сентенции, за 18 %, в общем-то, ни за какие «рамки приличия» не выходит.Для дополнительной проверки ложного, как сейчас окажется, вывода об огромных расходах нашего государства на конечное потребление возьмем «Доклад о человеческом развитии 2013», подготовленный для Программы развития Организации Объединенных Наций (ПРООН) по итогам межстранового сопоставления в 2010 г.[160]
. Скажу сразу, что по комбинированному индексу человеческого развития (ИЧР), измеряющему среднюю величину достижений в трех основных измерениях человеческого развития – здоровье и долголетии, знаниях, достойных условиях жизни, – Россия заняла 55-е место из 187 государств. Лидерами стали Норвегия (где объем государственной собственности на промышленные активы как минимум сопоставим с российским), Австралия и США.Перейдем к сути – к якобы непомерным государственным тратам. Обратимся к данным, сопоставляющим общие расходы правительств на конечное потребление, в том числе расходы на здравоохранение, образование и оборону (табл. 12.1).
Таблица 12.1.
Государственные расходы на конечное потребление некоторых государств (в % к ВВП)Рейтинг по ИЧР структурирует 187 государств на страны с очень высоким (первые 47 государств), высоким (вторые 47), средним (третьи 47) и низким (четвертые 46) уровнем человеческого развития. Россия входит во вторую группу стран с высоким уровнем человеческого развития. Показательно, что в первой группе общие расходы государства на конечное потребление практически у всех стран, за исключением ОАЭ (8,2 %), Гонконга (8,4 %), Венгрии (10,0 %), Сингапура (10,3 %), Сейшельских островов (11,1 %), Швейцарии (11,5 %), Чили (11,8 %), Аргентины (15,1 %), Республики Корея (15,3 %), Латвии (15,6 %) и Люксембурга (16,5 % ВВП), выше, чем у России. Однако во всех перечисленных странах (кроме ОАЭ) расходы на оборону значительно ниже российских, к тому же представленные страны многократно меньше России по территории (особенно это касается Гонконга, Сингапура, Люксембурга или Сейшел).
Если уж и говорить об оптимизации расходов государства на конечное потребление, то не в количественном, а в качественном преломлении, то есть о сохранении и наращивании государственных расходов (прежде всего в недопустимо мало финансируемых здравоохранении и образовании) при повышении эффективности бюджетных трат.
Послесловие
Свобода в политике означает презумпцию равенства. Но в экономике свобода – это презумпция неравенства. В России 90-х было и то и другое, правда, в искаженном виде: в политике свобода отождествлялась с равенством избранных, в экономике – с неустранимым неравенством всех по сравнению с теми же избранными.
Высокопоставленные коррупционеры лихих 90-х, скрывавшиеся под личинами либералов, отчетливо осознавали, что только государству как выразителю общественных интересов по силам реализовать экономические прорывы. Понимая, что сильная государственная власть рано или поздно вытащит все грязное белье тех лет, российское общественное ворье сделало все, чтобы так ненавидимое им государство возглавить. Параллельно насаждались и насаждаются все новые сказки, легенды, вымыслы для внутреннего и внешнего употребления, цель которых – легитимизация преступных капиталов и общественное признание их владельцев.
В конце главы приведу оценку катастрофической демографической ситуации 90-х, ключевого индикатора доверия между современным государством и обществом, от философа и историка Вадима Кожинова: «К концу 1989-го (в РСФСР. –
Люди, знакомые с демографическими проблемами, могут предположить, что такое увеличение смертности объясняется старением населения, то есть значительно большей долей пожилых людей в 1989 г. (чем в 1979-м). Но это не так: люди 50 лет и старше составляли в 1979 г. 43,1 % взрослого населения, а в 1989-м – 37,8 %; люди 60 лет и старше – соответственно 24,1 и 21 %.