Словосочетание «теневой кабинет» ласкало наши наивные, мечтательные мозги. Мы любили кабинеты, наполненные тенями. Порою энтузиасты, боровшиеся против «засилья Медгерменевтики», обожали нас даже более истово, чем наши собственные друзья. Это следует, например, из книги Бренера, где он высказывает сожаление, что не смог отведать на вкус мой хуй. Кулик тоже льнул к нам, светясь своим двусмысленно-застенчивым взглядом. Жил он той зимой в Сретенском переулке, в двух шагах от голландского домика, где обитала Каролина. Поэтому, выходя от Каролины, мы часто забредали к нему в гости, чтобы хлебнуть водки в странной закольцованной квартире, куда взойти можно было по деревянной, сельского вида лестнице. Там он обитал вместе с женой Людой Бредихиной и загадочным кучерявым пасынком, наделенным крайне румяными щеками.
Кулик и Бренер, свергая нас, одновременно трогательно заботились о нашей карьере и даже помогали в коммерческих делах. Кулик, например, познакомил меня с Володей Овчаренко, хозяином галереи «Риджина», который купил у меня два альбома 80-х годов («Наблюдения» и «Рисунки Сталина»). С Володей я продуктивно сотрудничаю и по сей день. Бренер, в свою очередь, привел ко мне казахского коллекционера, который приобрел некоторое количество рисунков. В своей книге «Жития убиенных художников» Бренер рассказывает о печальной судьбе этих рисунков: их разорвал и истоптал ногами некий разнузданный уголовник в желтой кепочке.
От себя добавлю, что обрадовался не на шутку, когда Бренер принес мне деньги за эти рисунки. Он вошел с двумя огромными сумками, плотно набитыми пачками денег. Свирепствовала инфляция. Несколько месяцев после этого я ходил с рюкзаком, куда были напиханы толстенные пачки двадцатипятирублевок, украшенных обреченной советской символикой. За одну поездку на такси следовало отдавать несколько пухлых пачек. Недолго оставалось жить этим деньгам. А Бренер и Кулик оказались душевными парнями – мы правильно сделали, что уступили им вымышленную корону московской художественной сцены. Печальный пример Арсения Александровича Тарковского (об этом персонаже из моего детства я еще расскажу) доказывает, что возня с игрушечными коронами может оказать разрушающее воздействие на психику людей, относящихся к этой игре без должного легкомыслия. К счастью для нас, мы не собирались следовать удручающему примеру старого ахматоида. К тому же впереди нас поджидало еще много интересных воображаемых корон. В целом совершенно иные аспекты бытия занимали нас той зимой. Будучи советскими людьми, мы словно бы умерли тогда вместе с Советским Союзом. И тот потусторонний мир, который открылся нам в те зимние месяцы, потряс наши впечатлительные души.
Мы всё глубже уходили в особые формы опыта. Но для их запечатления мы далеко не всегда могли подобрать слова или образы, что способны были бы удовлетворить нас и показаться адекватными хотя бы в минимальной степени. Морозные байки, которые я здесь излагаю, вряд ли станут коридором в те раздольные и ценные пространства, на чье наличие мне следовало бы намекнуть. Ценность содержится вовсе не в информации (информацию в таких делах вы вполне можете повертеть на гениталиях), а в передаче состояния. Нас уносило в неописуемое, в неимоверное, в алмазное, но мы оставались инспекторами даже в таких спиритуальных ситуациях, где данная функция может вызвать лишь хохот. И всё же кое-какие артефакты (трофеи, атрибуты, сувениры) мы приволокли из потустороннего в озябших дланях.
Из серии «Политические галлюцинации», 2014