Эксгибиционист. Германский роман

Всем известно, что именно творил Герман Нитч в качестве акциониста. Будучи австрийским аристократом, он обладал собственным родовым замком и в этом замке устраивал так называемые сатурналии, где кучи голых людей убивали, расчленяли, кромсали стада животных, обмазывались с головы до ног свежей кровью, обвешивались внутренностями и прочее в этом духе. Вся эта активность и была запечатлена на цветных фотографиях, которыми увешан был школьный коридор. Поэтому я пулей проносился по этому ненавистному коридору, двигаясь чуть ли не с закрытыми глазами, лишь бы не видеть этих фотографий. Часто встречал я в пространствах школы и автора этих прославленных творений. Выглядел он колоритно, словно был написан кистью Лукаса Кранаха Старшего: кряжистый австрияк в черном дворянском тулупе средневекового покроя, с широкой мясистой харей и квадратной бороденью. Впрочем, мне понравился метод его преподавания, о котором мне поведал Каспар. Цикл его общения со студентами всегда состоял из трех дней. В первый день он ставил студентам что-нибудь из германской классической музыки – все просто сидели и слушали. На второй день он читал им вслух что-нибудь из германской литературы прошлых веков. На третий день все рисовали с натуры обнаженную девушку (надо полагать, чистокровную арийку). Через некоторое время цикл повторялся без изменений. Что ж, мясник Нитч был более элегантен в качестве профессора, чем его коллеги.

Рисование с натуры в контексте западного учебного заведения, посвященного современному искусству, выглядит эпатажем: подобные академические практики давно вытеснены из учебных заведений такого рода. А школа Штёделя пользовалась репутацией крайне прогрессивной и уважаемой школы.

Единственное место в этой школе, где я чувствовал себя более или менее нормально, был кабинет Короля – там мы нередко сидели и болтали с Кёнигом. Деловитый Каспар был охвачен вечным организационным рвением. Стоило мне, например, упомянуть в разговоре о психоанализе, как он тут же заявлял, что «Медгерменевтика» должна непременно сделать выставку в здании Франкфуртского психоаналитического института. Тут же он хватался за телефон и уже звонил директору этого института. Когда я коснулся темы шахмат, он сразу же позвонил во франкфуртский шахматный клуб – опять же с намерением устроить там выставку МГ. Эти организационные порывы никогда ничем не заканчивались. Впрочем, Каспар каждый раз договаривался о встрече, и я ехал на эти встречи с директорами, предлагал им какие-то проекты МГ. Рафинированный и осторожный директор Психоаналитического института долго водил меня по коридорам вверенного ему здания, с гордостью демонстрируя геометрические фрески Сола Левитта. В разговоре с ним в потоке прочего базара я произнес фразу: To be suspicious – that’s the essence of phychoanalysis. Через несколько дней директор снова встретился со мной и официально озвучил отказ института от предлагаемой выставки МГ. На мой вопрос, почему принято такое решение – им что не понравился проект? – директор с тонкой улыбкой ответил:

– To be suspicious – that’s the essence of psychoanalysis, – your words, am I right?

При этом директор любезно пригласил меня время от времени навещать институт, чтобы любоваться фресками Сола Левитта.

Подобным образом происходило общение и с другими директорами. Председатель шахматного общества также отказался от выставки МГ, но взамен предложил заходить почаще, чтобы поиграть в шахматы. Этот шахматный мужик понравился мне больше, чем надутый психоаналитик.

Короче, никакая выставка МГ во Франкфурте так и не состоялась, да там никому нахуй была не нужна медгерменевтическая выставка. Нам она тоже не была нужна. Мы, впрочем, об этом вообще не думали, поскольку были крайне увлечены дискурсом – этот период нашего совместного с Сережей Ануфриевым пребывания во Франкфурте неожиданно стал крайне важным в истории нашей группы. В угрюмом городе на Майне у нас неожиданно произошел расцвет стержневой работы – речь идет о записывании диалогов.

За два с половиной месяца мы записали больше бесед, чем за всё предшествующее время существования МГ. В общих чертах, мы записали пятьдесят бесед, целый картонный ящик, наполненный магнитофонными кассетами. Эти беседы вошли в историю МГ под названием «Франкфуртские беседы».