Советский Голливуд. В чем отличие его от российского постсоветского кино, которое несет на себе печать провинциальности? Что такое провинциальное кино? Провинциальное кино – это кино, которое рассказывает только о своей стране, о местных проблемах этой страны, в то время как советское кино создавало все виды фильмов про все страны: снимались советские американские вестерны, снимались советские английские детективы. Всё у нас было свое. У нас был свой, лучший в мире Шерлок Холмс. Можно говорить об английской линии советского кинематографа, можно говорить об американской линии советского кинематографа. Роскошная, обширная немецкая линия. Можно даже сказать, что Советский Союз воссоздал кинематограф Третьего рейха, обрушенного самим же Советским Союзом. Вместо фашистского кино возникло антифашистское советское кино. В каком-то смысле оно продолжило линию кино Третьего рейха, воссоздав те лакуны и те нехватки, которые в этом фашистском кино имелись. Например, в фашистском кино мы не найдем образ идеального эсэсовца. Этот образ был создан советским кинематографом: это Макс Отто фон Штирлиц, он же Максим Максимович Исаев. Он идеальный офицер СС, идеальный ариец, характер нордический, выдержанный, а то, что на самом деле он русский человек, это ничему не мешает. Советский кинематограф во всё привносил просветленный шизоидный элемент – элемент раздвоенности. Признак советского мира – тотальная двойственность. Была еще линия древнегреческого кинематографа. Западноевропейская тема снималась в Прибалтике или в братских европейских странах. Америка, Древняя Греция и другие экзотические страны – всё это снималось в Крыму или на Кавказе.
Поэтому мне кажется особенно трепетным и пронзительным то обстоятельство, что съемки нашего фильма, который мы с Наташей придумали, осуществили, которому мы отдали столько сил, столько душевного трепета, столько восторгов, упоений, начались именно с этой канатки и с подъема на ту самую гору, где раньше стоял киношный Зевс. От Зевса остался гигантский постамент, на котором ничего нет теперь. В постаменте, естественно, находился ресторан. Он там и находится до сих пор. Зевс пропал, а ресторан остался.
Мы сняли эпизод, где один из героев фильма по имени Джейк Янг (его играет наш друг Яков Петренко) поднимается на эту точку над Ялтой. Мы еще не знали тогда, а может быть, уже ощущали, что в тот день начался совершенно новый, отдельный период нашей жизни, который длился вплоть до поздней осени 2014 года. Период крайне эйфорический, но закончился он для меня катастрофически, о чем я в свое время расскажу.
О фильме «Гипноз» я писал, что он является запечатлением эксперимента. В случае фильма «Звук» эксперимент был вынесен в сферу производства. Мы делали вроде бы классический фильм, приключенческий, но таким способом, как никто в наше время не делает и, кажется, никто никогда не делал. Здесь вся беспрецедентность, вся экспериментальность содержалась в методе изготовления фильма, методе съемок. Например (хотя мы довольно подробно продумали сюжет фильма), мы решили, что не будем писать сценарий даже в виде каких-то пусть смутно очерчивающих действие записок. Вся интрига, весь сюжет – всё это должно было оставаться в наших головах, пока фильм не будет готов. Только когда фильм уже был совершенно готов – только тогда я написал текст, который одновременно является самостоятельным литературным произведением, рассказом. И в то же время это сценарий, написанный post factum, или нечто, заменяющее сценарий. И это закадровый текст, который в фильме звучит. Речь идет о рассказе «Звук», который не так давно был опубликован в составе книги «Предатель ада».
В целом это был невероятный всплеск всех жизненных сил, ориентированный на создание фантомной реальности, параллельного мира, а именно кинофильма, который придумалось снять абсолютно экспериментальным способом. Всё, что мы делали, всё то, как мы это делали, как именно мы снимали этот фильм – было частью эксперимента. Сам этот фильм, огромный объем съемок, материала, который был отснят и частично смонтирован нами, все переживания, которые были испытаны нами во время съемок, во время бесконечных просмотров отснятых эпизодов, во время монтажа, перемонтажа, во время бесконечных обсуждений, как дальше надо развивать съемки, во время странствий, которые предпринимались с целью дальнейших съемок, – всё это составляет отдельный, ни на что не похожий остров в океане моей жизни, остров, который обладает какой-то своей запредельной, двоящейся аурой.