Экстерриториальность

Двадцать затертое. Двадцать пьяное. Двадцать пустое…Наша неделя, события, наш календарь.И, наконец, указанье на место в истории:вот ты какой, так сказать, непомазанный царь.Шелковых дней нежно гонимое стадо,перебиравших губой и копытцем траву, —уж и ему мое сердце сухое не радо:есть трое суток – хочу не хочу, проживу.Как так случается, вслух объяснить и не пробуй.Речь, барабанная дробь, поперхнись говоря!Вспомни, что ты под иконой стоишь чернобровой,под золотистой – сомкнувшего губы царя.

Великолепием правд венценосные строкиглаз ослепляют, а сноски приписанных кривд —рюшки, виньетки. Пока не наступят их сроки,знать не дано про которые, вытерся шрифт.Что же ты бухаешь, автоответчик, по темени,голос империи на соскочившем реле!О, языки, что ж вы выцвели целыми семьями,как жемчуга эмигрантов в плавильном котле!Нет словаря для того, что на дне и за краем.Лишь словохарканье, регот лакейский и рев.Рай это рай, а не то, как в него мы играем.Тяжестью царской гнетет он, оставшись без слов.

Песенка

Утром в октябре-ноябремир не столько наг, сколько мокр —так же как на брачном одреРим не столько нагл, сколько мертв.Там, где стык веществ и культур,то, что пережил ржавый листи его не сбросивший дуб,гипсу статуй ведомо лишь.Сад Боргезе нес это грузвсякий раз, как я выбиралвлажный, мимо Медичи, курс:бар – пустой собор – Телеграф,

ярусами запертых дач,сенью ботанических рощ,окуная выцветший плащв уличную мелкую дрожь.Жизни смысл – не знать, не делитьдождь и то, на что он идет.Жить и есть – подошвой скоблитьпарков мытый гравий и дерн.

«Облака как деревья, а небо само как дрова…»

Облака как деревья, а небо само как дрова.Речь идет о поверхностной химии, дорогая:перескок электронов и прочие все дважды два.Не угодно ли жить, Божьих замыслов не ругая?

Божьих числ, в изложении школьных программ,оказавшихся сводом оценок и формул, голубка,позитивной науки с горячим грехом пополам.Юный мозг их впитал и, гляди-ка, не выжат как губка.Что с того, что потерь – как летящей листвы в октябре.Кровь, остыв до плюс тридцать, забудет их, астра седая.И отцов и детей. И слезу то ли в ми, то ли в ре —как их Моцарт писал в Лакримоза, заметь, не страдая.Только б свет на коротких волнах подсинял Н2Ооблаков, только б ел хлорофил СО2, мое счастье,а уж я различу в акварели лица твоегокраску Божьей свободы, под Божьей сложившейсявластью.

Листовка