Экзистенциализм. Возраст зрелости

Я не специалист по Монтеню. Я никогда не писал и, наверное, не напишу ничего о нем. Я не его исследователь – просто он мне очень важен и дорог тем, о чем я пытался сказать. В эпоху фанатизма он выступает в защиту человечности и свободной мысли. В эпоху разнузданного превознесения человека и начала порабощения и уничтожения природы он говорит о скромности и самопознании, напоминая какие-то сократовские истины. Без него, наверное, не было бы всего того, что я люблю, то есть экзистенциальной философии, например, и не было бы столь любимого нами жанра эссеистики, возможно, не было бы Шекспира.

Сейчас, наверное, я под занавес спародирую передачу, которая идет по телеканалу «Культура», «Игра в бисер». Ее ведет Волгин, известный литературовед, и они там обсуждают всяких писателей и всякие сочинения. У него есть такой ритуальный зачин и конец. И он говорит всегда в финале передачи: «И поэтому я скажу вам в конце: „Читайте и перечитывайте классику!“ Ваш Игорь Волгин».

Вот и я скажу в конце, в духе и стиле ведущего этой неплохой телепередачи: «Читайте и перечитывайте „Опыты“ Монтеня! Ваш Петр Рябов».

Просто это действительно главный призыв сегодняшней лекции. Потому что, повторяю, говорить о Монтене – все равно что насвистывать Моцарта. Это совершенно невозможно. Можно только поделиться с вами своим восхищением, привести какие-то яркие цитаты и передать общее впечатление от этой фигуры. Как писал Гоголь: чтоб вы знали, что «жил такой Петр Иванович Бобчинский». Поэтому моя задача очень скромная: чтоб вы знали, что жил такой Мишель Эйкем де Монтень, потому что без этого нельзя быть вполне культурным человеком, историком, гуманитарием и так далее. А с другой стороны, это действительно замечательное и упоительное чтение, и, если вы захотите, теперь сами сможете почитать.

А сейчас, если у вас еще остались какие-то силы, вы можете мне задать вопросы.

Вопросы

– Вы говорили о том, что, с одной стороны, он – прото-экзистенциалист, а с другой стороны, что на него повлияли стоики. И в связи с этим такой вопрос: верил ли он в свободу воли или нет? И как Монтень вообще относился к этой проблеме?

– Очень хороший вопрос! Ну, на самом деле, сразу скажу. Я очень много размышлял на тему взаимоотношений стоицизма и экзистенциализма вообще, безотносительно к Монтеню. Это не настолько разные течения, как может показаться. Какие-то отдельные стоические мысли, идеи, темы, близки экзистенциализму. Если стоицизм часто называют философией героического пессимизма, философией кризиса и заката (античной) культуры – то же самое говорят об экзистенциализме. Вспомните Сизифа Камю, который должен катить свой камень в гору вопреки всему. Это очень напоминает стоические добродетели, противостоящие крушению и разложению мира.

Но, точно так же, как известно, при всем фатализме стоицизма справедливо с ним связывают открытие человеческой свободы, внутренней глубины личности, ее способности к самоопределению в отношении внешних обстоятельств. Да, мы фатально и тотально зависим от внешнего мира, но зато наше внутренннее отношение к миру – это все, что у нас есть. Вообще говоря, стоицизм, при всем его рационализме, все-таки он – философский внук Сократа (так как стоики вышли из кинизма, а киники – сократическая школа). Поэтому стоицизм с экзистенциализмом имеют кое-какие пересечения. Это не о Монтене, а вообще о взаимоотношениях стоицизма и экзистенциализма.

Что касается Монтеня, я уже сказал (это моя схема, конечно, несколько упрощенная): он черпает из разных источников. О познании он говорит как скептик, о смерти как стоик и платоник, о жизни как эпикуреец. Просто некоторые его мысли действительно очень навеяны стоицизмом. Философия как жизненная мудрость – это, конечно, общая античная мысль, но он ее рассматривает в стоической перспективе. Стремление к самосознанию и самопознанию как некоторый способ не только самосовершенствования, но и переработки каких-то аффектов.