– Ваша половая жизнь наладилась?
– Вполне.
– Вы за это время обращались за поддерживающей терапией?
– В прошлом году, когда вернулся в Союз, еще раз прошел курс.
– Где же?
– В Кремлевской больнице.
– Вот как?
– Да, представьте, там изготавливают препараты по вашей методе. И визит мой, кстати, напрямую связан с этим.
Ходоровский помолчал несколько секунд, а затем произнес:
– Тут вот какое дело… Полагаю, Павел Алексеевич, вам не нужно объяснять, что такое Лечсанупр. Главной задачей управления является медицинское обслуживание руководителей партии и Советского государства…
Заблудовский слегка кивнул.
– Штат управления постоянно расширяется. У нас появилась аналитическая лаборатория, физиотерапевтическая лечебница… Мы привлекаем лучшие кадры, у нас консультируют такие известные терапевты, как Федор Александрович Гетье, Дмитрий Дмитриевич Плетнев…
Доктора Плетнева Заблудовский знал лично.
– Но чтобы выполнить поставленную перед нами задачу наилучшим образом, мы считаем необходимым использовать в работе не только традиционные и уже хорошо зарекомендовавшие себя способы лечения и профилактики, но и передовые методики… находиться, так сказать, на переднем краю… И одним из таких важных и очень перспективных направлений мы считаем лизатотерапию… Не скрою, профессор, ваше изобретение заметили на самом верху…
Ходоровский наклонился вперед и слегка понизил голос:
– Очень влиятельные люди, Павел Алексеевич, интересуются вашими опытами… В том числе и опытами с тестолизатами…
«Вот оно что! Вождям не чуждо ничто человеческое, – подумал Заблудовский. – Интересно, что это за “очень влиятельные люди”, о которых он говорит? Ах, это, в общем-то, не важно! Дело только выиграет, если получит поддержку на самом верху. Можно будет просить деньги на отдельную лабораторию, привлечь сотрудников… А кроме того, покровительство Кремля станет для меня своего рода “охранной грамотой”. Никакой Веретенников мне ничего не сделает!»
– В связи с этим, уважаемый Павел Алексеевич, я приглашаю вас стать штатным консультантом Лечсанупра.
Заблудовскому потребовалось сделать над собой усилие, чтобы не согласиться сразу. Он задумчиво пожевал губами.
– Это очень лестное предложение, Иосиф Исаевич… И я склонен его принять. Мне, правда, пока не совсем ясно, как я смогу совмещать…
– Пусть это вас не беспокоит, – махнул рукой Ходоровский. – У вас не будет присутственных часов. Думаю, что вы будете наведываться в Кремлевку два раза в неделю, проводить консультации и возвращаться к своим научным занятиям в ИЭВе… А дальше… А дальше будет видно! Материальная сторона дела пусть вас тоже не беспокоит. Вы будет получать еще столько же, сколько вы получаете в институте, и даже больше. Ну что, согласны?
В день, когда исполнился год со дня смерти Любомирского, я перед работой заехал на Ваганьковское. В палатке возле ворот купил букет белых астр и зашагал по центральной аллее, которая вела в глубь кладбища. Проблема была в том, что я не очень хорошо помнил дорогу к могиле. Сначала Славу вообще собирались похоронить на почетном Троекуровском кладбище, но этому воспротивилась мама, Галина Леонтьевна Любомирская. Она хотела, чтобы сын лежал на фамильном участке рядом с отцом.
Похороны Любомирского остались в моей памяти событием смутным, смазанным, видимо, потому, что в тот день я был с утра пьян. На кладбище собралась изрядная толпа желавших проводить Славу в последний путь, но распорядитель – невысокий мужчина в плаще с траурной повязкой на рукаве – разъяснил, что за гробом к могиле пройдут только родственники и близкие друзья покойного. По толпе пробежал легкий ропот, но мужчина в повязке спокойно объяснил присутствовавшим, что место захоронения находится в дальней части кладбища, проходы там узкие. Во избежание давки. В интересах безопасности. Все желающие потом смогут возложить. В порядке, так сказать, очереди. Люди затихли, удовлетворившись этими объяснениями. Гроб с телом Славы вытащили из автобуса и водрузили на катафалк. Погода вдруг испортилась, стал накрапывать дождь. Мы, родственники и близкие друзья усопшего, кое-как построились и двинулись за гробом.