Элис. Навсегда

Он берет томик «Горечи» в твердом переплете, листает его и ненадолго задерживается на пресловутой строке: «Посвящается Элис. Как всегда». Закрывает книгу, ставит ее на место, и его внимание переключается на каминную полку с открытками, приглашениями и окаменелостью, найденной мной на Золотом мысе. Потом обращается ко мне:

– Не так уж и важно, нравятся тебе мои книги или нет.

Мы еще ни разу не упоминали в наших разговорах Элис, но, как я предвижу, это нам предстоит уже скоро.

В субботу утром я рассказываю Лоренсу о случайной встрече с Онор и о вздоре, который она несет. Намекаю, что не верю ни слову. Однако не упоминаю, почему знаю о его невиновности, о том, как стала невольным свидетелем сцены между ними, стоя в тени вестибюля у лестницы. Пусть думает, будто я просто безгранично доверяю ему. Он приходит в такое возбуждение, что не в состоянии оценить моей веры в него. Надеюсь, он вспомнит об этом, но позже. А сейчас Лоренс садится, опершись на подушку и взволнованно ерошит себе волосы, вспоминая неловкий эпизод из далекого для него теперь прошлого.

– О Боже! – восклицает он. – Какая нелепость! А если она расскажет свои небылицы детям? И они ей поверят?

– Не поверят. Если для меня очевидно, что она лжет, они тоже все поймут правильно. Кстати, Онор сказала, что не хотела бы задевать их чувства.

С Полли я не общалась с лета. Я просто ей больше не нужна, и мои сообщения часто остаются без ответа. Это даже облегчает мою жизнь, но в то же время я немного скучаю по ней и по той драме, какая вечно сопровождает ее подобно дыму от сигарет.

Лоренс иногда видится с ней и сообщает мне новости: у Полли новый воздыхатель – студент с ее курса. Он из Сток-он-Трента и производит впечатление неглупого молодого человека. Полли хорошо выглядит и кажется вполне счастливой. Учится прилежно, и Бамер не нарадуется на нее.

Сведения о Тедди скудные. Он много работает и лишь однажды встречался с отцом за обедом в городе. Как показалось Лоренсу, Тедди еще не оправился от разрыва с Онор.

Что касается наших с ним отношений, то, надежно защищенные от прошлого, от будущего, как и от вмешательства других людей, они постепенно входят в колею и становятся рутинными. Понятно, что это нельзя назвать настоящей совместной жизнью, и хотя я порой прекрасно понимаю, насколько это романтичнее и возвышеннее заурядных семейных уз, постепенно в мою душу закрадывается неудовлетворенность. Я вдруг замечаю, что меня раздражают мелочи – например, привычка Лоренса включать музыку на полную громкость, из-за чего, когда я разговариваю с ним по телефону, часто приходится повторять одни и те же фразы дважды.

Просыпаясь раньше, я ловлю себя на том, что разглядываю его в полумраке спальни и не испытываю восторга от увиденного: редеющие и выцветшие волосы на висках, глубокие морщины в уголках рта и глаз, печеночные точки, покрывающие руки. Пигментные пятна, выдающие возраст. Даже его кожа, как мне иногда кажется, уже стала не столько мягкой, сколько дряблой. Но это лишь детали, на которых я стараюсь не зацикливаться.

Однажды вечером мы ужинаем в белой кухне хайгейтского дома, и Лоренс мимоходом упоминает о предстоящем Рождестве. Он планирует провести его с детьми в Бидденбруке. И это сообщается мне небрежно, как нечто незначительное. Но потом Лоренс замечает выражение моего лица.

– Что такое, Фрэнсис? Не могла же ты всерьез рассчитывать, что мы встретим праздник вдвоем? – говорит он с упреком, и в его голосе звучат жесткие металлические нотки. – Это ведь наше первое Рождество без Элис. Их первое Рождество без матери.

– Конечно, – киваю, – ты прав. И о чем только я думала? – Но ему ясно, что я обижена, и он протягивает руку через стол.

– Не надо на меня дуться, – произносит он уже мягче. – Нет никакой спешки. У нас с тобой впереди много времени.

Это замечание вселяет в меня надежду, однако я понимаю, что слишком многое приходится принимать на веру. Стараюсь не давить на Лоренса. И часто отступаю там, где хочется перейти в атаку. Он начинает сбрасывать передо мной свой защитный панцирь. И Лоренс, каким он предстает в такие моменты, не имеет ничего общего с той широко известной обществу фигурой, которую отличают уверенность в себе, утонченность манер и даже самодовольство. Я вижу другого человека. Он лишен зазнайства, иногда даже сбит с толку, все еще не оправившись от горя, но уже заглядывает в будущее, осознает, что перед ним открываются новые возможности.