Елисейские Поля

— Гаргантюа, прости меня. — И вдруг громко говорит: — Прости меня. Простите меня. — Это относится к Людмиле Дэль, хотя, конечно, она никогда не простит. Не сможет понять, не сможет простить.

В комнате совсем темно. Он сидит, не зажигая света, держа кота на коленях. Он плачет так, как плачут только старики и маленькие дети. Плачет впервые за свою удачную, бессмысленную жизнь. Лакей докладывает, что обед подан.

— У меня болит голова. Потушите люстру, — приказывает Герэн лакею.

В большой столовой почти темно. Торжественно и церковно-пышно горят свечи в высоких серебряных канделябрах, отражаясь в хрустальной вазе с красными розами. Совсем такие розы он купил позавчера Люке. Они, должно быть, еще не увяли. В этих свечах и розах какая-то обманная праздничность. Но это будничный обед. Самый скучный, самый несчастный обед.

Напротив Герэна, на стуле с высокой спинкой, держась очень прямо, сидит его дочь Лоранс. Лакей наливает суп. От миски идет пар. Но это только декорация. Только декорация последнего акта разорения и катастрофы. Герэн видит, как суп, зачерпнутый разливательной ложкой, наполняет тарелку. Совсем как настоящий, но это только кажется. Второй лакей ставит перед ним тарелку. Герэн подносит ложку ко рту. Суп горячий, соленый, и это удивляет Герэна. Ведь теперь, когда все как во сне, еда не должна иметь вкуса. Нет, такой реальный, горячий, трудноглотаемый суп он не станет есть. Ему неприятно все. Ему неприятен суп и лакей, неприятна Лоранс, неприятно, что она сидит здесь и внимательно смотрит своими серьезными детскими глазами, неприятно, что она похожа на свою мать. На свою мать и его жену, которая тоже была ему всегда неприятна, несмотря на то что была хорошенькая и с деньгами. Из-за этих денег (не очень больших) он и женился на ней. Из-за этих денег он и не мог ее полюбить. По его понятиям, любить можно было только женщину, которой даешь деньги; женщину, от которой берешь деньги, любить нельзя. Но она, его жена, любила его. И она требовала от него любви и верности. Он ясно помнит, как пятнадцать лет тому назад, узнав об его измене, она широко открыла рот и как этот круглый открытый рот, черная дыра на совсем белом лице, был ему противен и страшен. И самое противное и страшное было то, что из этого черного открытого рта не вылетело ни одного звука. Она высоко подняла обе руки над головой, она постояла так с минуту в странной, почти танцующей позе и вдруг, закачавшись, грохнулась на пол. И только после того, как он поднял и уложил ее на диван, она заплакала и сказала: «Ты погубил мою жизнь, я тебя ненавижу». С этого дня она стала его врагом. Близкие человека всегда его враги. И теперь настает день, когда врагом станет и Лоранс. Она, наверно, так же как мать, беззвучно откроет черный рот, так же упадет, так же обвинит его в том, что он погубил ее жизнь, и ему будет так же противно и страшно.

Ее мать хотела верности и любви. Лоранс хочет денег и замужества с каким-нибудь графом или герцогом, как все. Чего же ей еще хотеть? Это естественно. И она станет его врагом. Он смотрит на нее, он не любит ее, он совсем не знает ее, и все-таки ему неприятно, что она скоро возненавидит его, он уже сам почти ненавидит ее за ее будущую ненависть к нему, за свое будущее унижение перед ней. Она скажет: «Ты испортил мою жизнь. Я тебя ненавижу». Хорошо еще, что она молчит сейчас.