Елисейские Поля

— Главное, не испугай ее. И еще у меня к тебе просьба. Принеси мне Верину английскую Библию.

Волков нагнулся над ним и удивленно заглянул ему в лицо:

— Библию? Это еще зачем?

— Принеси. Там есть одно место в Книге Иова. Мне перечесть хочется.

— Я бы тебе лучше «Библию для верующих и неверующих» Емельяна Ярославского принес. А? И полезнее, и забавнее. Хочешь?

Луганов покачал головой. По лицу его было видно, что он страдает, и Волков перестал шутить.

— Сейчас же съезжу к Вере Николаевне и завтра полный рапорт тебе представлю. И Библию привезу. Может быть, и Веру Николаевну захвачу к тебе.

— Нет-нет! — Луганов задвигался на подушках. — Нет, не завтра еще. Когда я поправлюсь. И побриться мне надо. А то она испугается меня. Только повидай ее…

На следующий день Волков привез Луганову Библию и известие, что Вера уехала со всей труппой в командировку в провинцию.

— Ну, конечно, — рассказывал он, — вначале она много плакала. А теперь ничего, работает, танцует. У нее столько друзей, ни минуты не бывает одна. Она ждет, что тебя скоро освободят.

— Да, — сказал Луганов задумчиво, кладя Библию возле себя. — Я так и думал. Ты не знаешь, сколько в ней мужества, сколько доблести.

— Если хочешь, можно ее телеграммой вызвать. Она, конечно, прискачет.

— Что ты, что ты? — Луганов поднял протестующе руку. — Зачем? Я так рад, что ей хорошо, что она на гастролях…

Через две недели, так и не повидавшись с Верой, которая все еще танцевала где-то в провинции, Луганов уезжал на место своей ссылки.

Все случилось так, как предсказывал Волков. Тюрьма Луганову была заменена ссылкой в один из захолустных украинских городков.

Луганов совсем поправился. Только рука осталась на перевязи, но к этому он легко привык.

Сейчас, сидя с Волковым в купе, он с нежностью смотрел на осенние поля и леса, пролетавшие мимо окна.

— А я и забыл, как все это прелестно и трогательно. Я думал, что уже никогда не увижу, что это уже не для меня… А вот благодаря тебе…

— Ну-ну. — Волков нетерпеливо дернул головой. — Не вздумай только благодарить… И ведь мне ничего не удалось для тебя сделать. Великий Человек уперся. Упрям он. До чего упрям..

Луганов помолчал немного.

— А знаешь, — сказал он задумчиво, — так гораздо лучше, что я не видел Веру. Скорее она от меня отвыкнет.

— Это еще что? Разве ты ее разлюбил?

— Нет, напротив. Я ее люблю еще больше, гораздо больше, но… — Луганов бросил в открытое окно недокуренную папиросу и глубоко вдохнул воздух, полный паровозного дыма. — Как бы тебе объяснить? Я теперь ее для нее самой люблю, а прежде я ее для себя любил. Теперь мне хочется, чтобы ей хорошо было, даже без меня… — он запнулся, — даже с другим. И вот я хотел тебя попросить. Устрой наш развод. Чтобы она была свободной. И могла бы жизнь сначала устроить. Ведь она еще так молода…

Волков свистнул.

— Ну-ну, смотри у меня. — Он погрозил Луганову пальцем. — Не будь ты таким добрым, а то того и гляди растаешь от доброты, как масло на солнце. Ты что это собрался, как тот старичок с медведем, живым на небо быть взятым?

— Какой старичок с медведем? — не понял Луганов.

Волков рассмеялся:

— Иона, из твоей же Библии. Впрочем, нет, не Иона. Иона — тот первое подводное плавание совершил… Не помню я всех этих басен, забыл. Я ведь даже басен Крылова никогда толком запомнить не мог, а уж эти и подавно.

И он, продолжая смеяться, махнул рукой.

— Не понимаю я тебя, — заговорил он снова. — Как ты можешь эту ерунду читать? — Он показал на Библию, лежавшую в открытом портфеле Луганова. — Ведь ты, кажется, разумный человек. Одно только объяснение нахожу: перетрусил ты очень в тюрьме и уже решил, что твоей жизни конец. А известно, что суд Божий еще несправедливее, чем земной: идите от меня во тьму и скрежет зубовный — лизать сковороды раскаленные. Вот ты и «убоялся». Конечно, «страх — основа религии». Но сейчас, хоть и не особенно пышно, все-таки жизнь твоя устроилась, ничто тебе не грозит и, право, нет основания бояться и в Бога верить.

— Оставь, — перебил Луганов. — Ты — мой друг, ты — милый… но не будем об этом спорить. Расскажи лучше, что ты видел в Берлине.

И Волков, одернув гимнастерку, стал пространно и обстоятельно излагать все свои соображения о немецком народе, о социал-национализме и Гитлере. Их у него накопилось много.

Луганов улыбался и не слушал. Да, радуга не обманула, вспомнил он. Да, обещание исполнилось. Еще лучше, чем он надеялся.

Часть третья

Глава первая

— Нам надо с тобой серьезно поговорить, — сказал Волков. — Приходи вечером.