Элита. Незаконченное дело

И они продолжали пить, пока бутылка не закончилась. Мелена встала с кровати, потому что все крутилось, неплохо так крутилось, весело крутилось. Она хотела поставить ногу, как якорь, на пол. Она нащупала почву под ногами и встала. Она посмотрела на плакаты, висящие на стенах. Комната сильно отличалась от комнат других подростков, учащихся в Лас Энсинас. Здесь не было ни дизайнерской мебели, ни минималистского декора, ни дорогих картин… Вместо этого можно было увидеть кучу героинь из манги в откровенных платьях с огромными глазами, занимающими почти половину лица. Некоторые изображения групп K-pop и более готические, но простые вещи, такие как изображение Сары Мишель Геллар из времен «Баффи – истребительницы вампиров» или нарисованная Жанин картина, на которой Джек Скеллингтон обнимает тряпичную куклу Салли… И среди множества ссылок, более характерных для подростка из девяностых, чем для подростка из почти 2020 года, была полка с аквариумом, а в нем – странная слизистая инопланетная тварь, саламандра.

– А это?

– Саламандра… мой брат подарил мне ее.

– Какой странный подарок, – Мелена фыркнула с отвращением.

– Нет, дорогуша! Он подарил его мне, потому что это ящерица, которая круто умеет регенерировать. Она выживает, как и я, верно? Ее раны заживают сами собой и не оставляют следов…

– Ну, я думаю, у тебя еще есть немного…

– Да. Да, дай мне время…

Они стояли и смотрели на животное, которое поднималось по своему маленькому трапу, чтобы выбраться из воды, и улыбалось так глупо, как будто жизнь не была так жестока, как все привыкли думать.

– Может быть, в этом весь фокус. Улыбайся все время, пускай все на самотек. Может, так заживают раны… О, Мелена, я хочу выпить еще, а в моем доме нет чертового алкоголя.

– Знаешь, где есть? – ответила Мелена с озорной улыбкой.

Кофейня была закрыта. Аманда была очень трудолюбивой, но, если работы не было, она закрывала двери и уходила домой так тихо, как только могла. Она не любила терять время, потому что она была женщиной действия. И если холодильники были полны, пол чист, заказы готовы, все проверено и не было ни одного гостя, она закрывалась и шла домой. И вот ее дочь, зная о чаевых, открыла кофейню только для себя и своей новой подруги. Ну, для ее выздоровевшей подруги.

– Мы были союзниками, Жанин, что с нами случилось?

– Что я начала тебе не нравиться?

– Это неправда.

– Это правда, Мелена, но ничего страшного. Это моя суперсила. Люди всегда держались от меня на расстоянии… Я знаю, что я заноза в заднице. Я знаю, что со мной тяжело, что я говорю о вещах, которые никто не понимает, и что у меня странные вкусы… Я знаю, и это нормально, что люди чувствуют себя неловко из-за этого. Знаешь, я всегда старалась быть верной себе… Неважно, сколько люди мне досаждали по поводу моего веса, моих вкусов, того, как я делаю прически… Я старалась не позволять этому влиять на меня, старалась ничего не менять в себе, чтобы не соответствовать шаблону, установленному другими. Я просто не хочу вписываться в этот образ. Я плакала не потому, что не вписывалась в общество, а потому, что чувствовала, что люди не понимают или не ценят тот факт, что у меня есть личность… Я просто хотела иметь друзей, настоящих друзей….

– Но Паула…

– Паула не была моей настоящей подругой. Она была моей подругой по необходимости, потому что я была единственной, кто не смеялся над ней, когда у нее начались месячные прямо во время урока.

Разговор становился все более интимным, отчасти из-за выпитого – они пили уже мескаль[13] – и отчасти из-за подростковой потребности быть услышанным. Они хотели быть услышанными. У Жанин было ощущение, что она сама надела на себя глушитель, который не позволял ей раньше открываться людям. Она боялась быть отвергнутой еще больше. А Мелена никогда не хотела никого беспокоить своими проблемами и шрамами. Сейчас же она чувствовала себя настолько комфортно, что выпила, поставила рюмку на стол, подняла руки, как будто спускалась с самых больших в мире американских горок, и отпустила ее вниз со словами:

– Я ХОЧУ БЫТЬ МОДЕЛЬЮ!

И наступила тишина. Жанин не знала, была ли это шутка, не знала, смеяться ли ей. Если бы она засмеялась и это была шутка, это было бы здорово. Но если бы она засмеялась, а это был реальный факт, это было бы ужасно. Но если она не смеялась, а это была шутка, это тоже плохо.

– Ты ожидаешь, что я буду смеяться или наоборот?

– Делай что хочешь, мать твою.

Мелена объяснила это как могла, пользуясь скрытой невинностью, которая жила внутри нее. Она сказала, что всегда была открыта к общению, но при этом отталкивала людей.

– Конечно, представь себе это. Я – чудачка, плохая девочка, наркоманка, а моя мама была Мисс Испания…

– Да, это странно, не так ли?

– Не потому, что я чокнутая или я боюсь сравнения, а потому, что я сама отвергала этот мир. Она всегда казалась мне самой глупой, пустой, легкомысленной… Я ее ненавидела.