Елизавета I

Подталкивали к этой кампании Филиппа не только мечтатели-изгнанники, но и сам папа. Григорий VIII, вспыльчивый и нетерпеливый глава католического мира, мечтал о свержении правительницы Англии, этой «нечестивой Иезавель». В 1580 году он начал наступление на нее сразу на нескольких фронтах. Прежде всего он послал очередную военную экспедицию в Ирландию — предыдущая, еще летом прошлого года, отвоевала там некий плацдарм и успешно удерживала его уже более двенадцати месяцев. Далее — отправил в Англию группу миссионеров с задачей возрождения римско-католической церкви и в будущем смещения ныне действующей власти. В духе религиозной софистики конца XVI столетия он убедил себя, что отпущение грехов убийце венценосной особы — гонительницы истинной веры — дело, в глазах Всевышнего, праведное. Более того, устами государственного секретаря Ватикана кардинала Комо Григорий VIII провозгласил, что, поскольку Елизавета нанесла такой ущерб римско-католической церкви и погубила так много католических душ, любой, кто «избавит от ее присутствия сей мир», вообще не совершит греха.

И Филипп был согласен с тем, что протестантскую Англию следует поставить на колени. Елизавета ему никогда не нравилась — ни как свояченица, ни как возможная супруга кого-либо из европейских монархов. Он обещал папе, что освободит из плена Марию Стюарт и будет способствовать ее законному воцарению в Англии — и силой оружия, и деньгами. В этом выступлении против Елизаветы прослеживались и личный интерес Филиппа да и жажда реванша. Уже много лет Елизавета противостояла ему в Нидерландах, финансируя различные мятежи и нанося немалый материальный ущерб. Ее корабли перехватывали его торговые суда и отнимали серебро — которое затем шло на подкуп голландских мятежников, — а настойчивые разговоры о браке с наследником французского престола подрывали и без того ненадежный мир между Габсбургами и Валуа. И если он действительно хочет отомстить, то теперь для этого самый удачный момент: располагая объединенными флотами Испании и Португалии, можно, используя порты последней, успешно атаковать небольшой, хотя достаточно сильный флот Елизаветы.

Все это Филипп прекрасно понимал, и тем не менее, сидя с пером в руках за простым дубовым столом и раздумывая с упованием на Всевышнего о делах христианского мира, он нередко погружался в какое-то странное забытье. Приближенные отмечали рассеянный взгляд и отрешенное выражение лица, что заставляло их всерьез беспокоиться о здоровье своего государя, тем более что впадал он в подобную меланхолию все чаще и чаще, не находя удовольствия ни в чем, кроме как в обществе детей и прогулках по своему огромному, похожему на гробницу дворцу.

Эскориал представлял собою материальное воплощение душевной смуты своего хозяина — мрачное, глухое сооружение, центром своим имеющее монастырь. Личные покои короля, весьма аскетично обставленные, соединялись с большой, величиной с собор, часовней; лежа в своей простой кровати, король мог наблюдать за мессой и слушать хор, исполняющий духовные гимны на музыку придворных композиторов. Филипп скупал шедевры средневекового искусства и делал заказы самым даровитым из современных мастеров, но все это не ради красоты, а во имя веры.

Эскориал был одновременно огромным хранилищем реликвий и дворцом в ренессансном стиле. Король с равным тщанием относился к переписке с торговцами античностью и государственным документам, читая и перечитывая каждое слово и оставляя на полях заметки, написанные ровным, твердым почерком. Он собрал уникальную коллекцию святых мощей, находя в поклонении им отдохновение для души; подобно окружающей дворец сельской местности они «способствовали возвышению духа и праведным размышлениям».

У английских, да и не только английских, протестантов сложился совершенно иной облик короля, по крайней мере они никак не представляли себе Филиппа кротким близоруким стариком, разглядывающим свои реликвии. В их глазах это был захватчик, вынашивающий в тайной своей крепости самые зловещие планы. Все, что они знали о нем, питалось страшными слухами: будто он убил своего сына Дона Карлоса, будто он святее самого папы — фанатик, каких свет не видел, — будто его солдаты безжалостно уничтожают в Новом Свете миллионы туземцев, сковывая их цепями, как собак, моря голодом и подвергая самым зверским пыткам вроде каленого железа.

Лазутчики и посланники доносили, что Филипп самолично присутствует при ритуальном сожжении еретиков. На открытом месте, в самом центре Вальядолида или Мадрида, сооружено деревянное возвышение, на котором восседает король, окруженный членами Святой инквизиции. Сначала он мрачно обращается к толпе с клятвой защищать святую веру ото всех, кто на нее покушается, а затем дает сигнал к началу жуткого действа.