Елизавета Петровна

К примеру, когда в декабре 1747 года два ходока от малороссийского села Хвоевичи через знакомого в Царском Селе сумели пожаловаться государыне на стремление шляхтичей Чернолусских закабалить односельчан, та, явно стесняясь собственной слабости, слукавила, отослав обоих в Глухов к гвардии капитану Григорию Полозову: мол, офицер уполномочен принимать и разбирать любые крестьянские протесты (реально, как мы помним, Полозов не имел на это права, о чем и хвоевичские ходатаи прекрасно знали)^{87}

.

Миновало почти десять лет правления, прежде чем в светлой голове родилось интересное соображение, как снизить классовый антагонизм в деревне. Ясно, что в конфликтах крестьян с помещиком последний обладал преимуществом, опираясь на закон, образование, военные команды, наконец. Крестьяне имели фору разве что в численности, чего конечно же мало для создания между двумя спорящими сторонами равновесия, побуждающего вести диалог, а не войну. Перекос в пользу помещика, провоцирующий произвол, надлежало как-то нейтрализовать. Памятуя о политической пассивности и неорганизованности крестьянства, Елизавета Петровна предположила, что выправить ситуацию способно периодическое вмешательство монарха в наиболее жаркие ссоры крестьян с хозяином путем принудительного приобретения в казну мятежного имения. С одной стороны, появление постоянной угрозы потерять взбунтовавшееся село или деревню должно было подтолкнуть помещика к умеренности в отношениях с холопами. С другой стороны, сохранение за императрицей свободы в вопросе, быть или не быть ей арбитром, охлаждало бы горячие головы, стремящиеся искусственно натравить крепостных на барина.

Изящный план обещал, по крайней мере, уменьшить социальное напряжение в деревне, а в идеале сбалансировать противоречия двух главных сословий империи — но только при условии, что известная пассивность и неорганизованность крестьянства не зависят от влияний извне. Иначе красивая задумка превращалась в опасную затею, чреватую катастрофой. К сожалению, проверить точность своих расчетов царица могла только на практике: историческая наука отсутствовала, а память о Великой смуте, о мотивах крестьянского участия в походе Степана Разина и в устном, и в письменном виде страдала чрезмерной субъективностью и к тому же целенаправленно искажалась в выгодном для династии свете. Императрице поневоле пришлось пойти на эксперимент, воспользовавшись первым же удобным казусом.

Таковым стал конфликт между Никитой Никитичем Демидовым и крестьянами села Ильинского Оболенского уезда. Демидов купил имение (сёла Ильинское и Хрусталь с деревнями) у камер-юнкера П. И. Репнина за 68 тысяч рублей, однако крестьяне на сходе решили добиваться права на выкуп вотчины родственником прежнего хозяина Николаем Васильевичем Репниным. Отправленный в Санкт-Петербург к его матери делегат, крестьянин Макар Васильевич Воробьев, заручился ее согласием при условии, что сельчане отыщут необходимую сумму — те же 68 тысяч рублей. Между тем жители сел в мае 1751 года воспрепятствовали канцеляристу с двумя солдатами отписать имение новому господину, а 5–6 июля прогнали и воеводу Серпухова Афанасия Скрыплева с командой в 30 человек. 7 октября к Ильинскому подошел усиленный отряд драгун во главе с майором Дешличем, однако офицер не рискнул атаковать две тысячи упрямых крестьян и расположился в отдалении, ожидая новых распоряжений.

Осада длилась более двух месяцев, пока в Москве искали чиновника для руководства подавлением бунта. Назначенные сенатской конторой советники Г. Карин и В. Поляков под разными предлогами старались уклониться от миссии. В итоге В. Я. Левашев приказал ехать в Серпухов Василию Полякову, а отряд Дешлича укрепили киевскими драгунами. Именно в этот момент и вмешалась Елизавета Петровна. 24 декабря 1751 года она продиктовала: «…повелеваем нашему Сенату отказывать за него, Демидова, той вотчины не велеть, и от владения оною ему, Демидову, отказать, и зборов никаких с них збирать ему не велеть, ибо мы оную вотчину указали приписать к нашим собственным вотчинам». Императрица мотивировала свои действия тем, что Демидов вроде бы «принуждает к заводским работам и, якобы за ослушание, крестьян держит под караулом с тем намерением, чтоб оными розыскивать».