Эмма

Under a bright mid-day sun, at almost Midsummer, Mr. Woodhouse was safely conveyed in his carriage, with one window down, to partake of this al-fresco party; and in one of the most comfortable rooms in the Abbey, especially prepared for him by a fire all the morning, he was happily placed, quite at his ease, ready to talk with pleasure of what had been achieved, and advise every body to come and sit down, and not to heat themselves.—Mrs. Weston, who seemed to have walked there on purpose to be tired, and sit all the time with him, remained, when all the others were invited or persuaded out, his patient listener and sympathiser.	Под ярким полуденным солнцем, в самый, можно сказать, разгар лета, мистер Вудхаус благополучно прибыл в своей карете — спустив одно окошко! — для участия в увеселении на лоне природы, проследовал в одну из лучших комнат, где в ожидании его приезда с утра топили камин и, удобно расположась, весьма собою довольный, изготовился с приятностью рассказывать о своих свершениях и советовать всем и каждому посидеть в доме и не перегреваться на солнце. А когда всех прочих звали или уводили в сад, то его сочувственной и терпеливой слушательницей оставалась миссис Уэстон, которая, казалось, пришла сюда пешком с единою целью утомиться и неотлучно сидеть при нем.
It was so long since Emma had been at the Abbey, that as soon as she was satisfied of her father's comfort, she was glad to leave him, and look around her; eager to refresh and correct her memory with more particular observation, more exact understanding of a house and grounds which must ever be so interesting to her and all her family.	Эмма так давно не была в аббатстве, что, как только удостоверилась, что ее батюшка устроен с удобством, радостно поспешила наружу оглядеть все вокруг, освежить и пополнить свои воспоминания об этом доме, этом поместье, представляющем для нее и всего ее семейства такой интерес теперь и в будущем, — внимательнее ко всему присмотреться, лучше узнать.
She felt all the honest pride and complacency which her alliance with the present and future proprietor could fairly warrant, as she viewed the respectable size and style of the building, its suitable, becoming, characteristic situation, low and sheltered—its ample gardens stretching down to meadows washed by a stream, of which the Abbey, with all the old neglect of prospect, had scarcely a sight—and its abundance of timber in rows and avenues, which neither fashion nor extravagance had rooted up.—The house was larger than Hartfield, and totally unlike it, covering a good deal of ground, rambling and irregular, with many comfortable, and one or two handsome rooms.—It was just what it ought to be, and it looked what it was—and Emma felt an increasing respect for it, as the residence of a family of such true gentility, untainted in blood and understanding.—Some faults of temper John Knightley had; but Isabella had connected herself unexceptionably.	С гордостью и самодовольством, законными при тех родственных узах, которые связывали ее с нынешним и с будущим владельцем имения, обозревала она внушительные размеры и стиль дома, его удачное, своеобразное и выгодное местоположенье в низинке, закрытой со всех сторон; роскошный сад, за которым простирались луга, омываемые речкой, почти не видной из дома, построенного, как строили в старину, с пренебрежением к видам, открывающимся из окон; густые ряды деревьев в рощах и вдоль аллей, не поредевшие в угоду моде или расточительности. Дом был больше чем Хартфилд, и в совершенно ином духе — неправильной формы, со множеством удобных, а в редких случаях и красивых комнат, он беспорядочно раскинулся на довольно обширном пространстве — такой, каким ему и надлежало быть; такой, без обмана, каким он выглядел, — Эмма все глубже проникалась уважением к этому родовому гнезду чистокровного, истинного, доблестного дворянства.Пускай у мистера Джона Найтли нрав был небезупречен, но Изабелла не ошиблась в выборе.