Энхиридион. Краткое руководство к нравственной жизни

[Эпиктет] говорит, что те вещи, которые больше ценят люди, отличающиеся от тех, кто избрали лучший образ жизни, полностью являются либо благом, либо злом. Однако ради полноты нашего определения добавим третье определение — «вещи безразличные».[115]

Существует многое такого рода. Но если вещи являются безразличными, то они более не содержат в себе ни почета, ни бесчестия. По этой причине [Эпиктет] отбросил эту часть своего разграничения. Стало быть, они — либо добро, либо зло. Если они суть добро, то ты должен радоваться, говорит [Эпиктет], тому, что их обрел другой человек. Это означает — пользоваться заложенной в тебе способностью желать блага всем и сорадоваться всем тем, кто имеет в нем участие. Смотри, сколь великое благо просияло, раньше сокрытое в том, что казалось бесчестием. Оно в собственном смысле слова является Богоподобием, выше которого нет ничего для смертных. Ибо Бог обладает высшей силой, являющейся причиной всякой силы и самым наилучшим желанием. Он желает, насколько это возможно, чтобы все было благом, и чтобы не было никакого зла. Поскольку его сила равна его желанию, Бог все превращает во благо настолько, насколько у каждого человека есть возможность участвовать в его благодати. Но человеческая душа не была наделена предельной силой. Своей силой она уступает многому из того, что поставлено ниже Бога. Однако свое свободное желание она получила от Бога и по природе своей склонна желать всем блага всякий раз, когда выбирает это для себя. Она заслуженно уподобляется Богу в той степени, в какой действует в согласии с этим своим желанием. Хотя она не может, подобно Богу, дарить благо всему, но, превращая во благо все, что только может, она по крайней мере создает благо в самой себе и в том, в чем может. Ведь тогда ее желание действительно является желанием и притом желанием совершенным. Это происходит, когда испытывающий желание человек участвует в своем желании всей силой. Ибо мы хозяева того, что в нашей власти, и желаем всем блага, также находящегося в нашей власти. Хороший человек хочет делать всем людям добро и не только людям, но и неразумным животным и растениям. Его желание творить добро простирается вплоть до неодушевленных созданий. Однако человек не в силах делать того, что хочет. По этой причине мы властны над нашим желанием, но сама наша сила не в нашей власти. Эта сила зависит от многих иных, обладающих большей, чем мы, силой причин. Поэтому наше добро состоит в нашем желании, поскольку мы над ним властны. Таково, следовательно, положение дел.

Если то, о чем мы сейчас ведем речь, по природе своей является злом, то не огорчайся, но, напротив, радуйся, что не достиг его. Таким образом, хороший человек не считает для себя позором не достичь этого. Если эти вещи представляют собой благо, то он будет рад, что их получил другой, а если зло, — что не получил их сам. Так [Эпиктет] устранил огорчение, возникающее из-за недостижения названных выше вещей, исходя при этом из принципа «полезности». Если эти вещи — благо, то [Эпиктет] доказал, что большим благом будет не желать завладеть ими. В этом состоит Богоподобие человека. Если же они — зло, то неполучение их есть благо.

Затем [Эпиктет] переходит к доказательству «от возможного», а затем к доказательству «от справедливого». Принцип «возможного» состоит в следующем. Невозможно, чтобы человек, не оказывающий угождения устроителю пира, получил от него то, что получают угождающие. Их угождение состоит в хождении к его дверям, в сопровождении его на рыночную площадь, в превознесении в похвалах всего того, что тот говорит и делает, каким бы оно ни было. Следовательно, ты не делаешь этого, поскольку хочешь быть философом и по этой причине не можешь получить того, что получают делающие все перечисленное выше. Однако несправедливостью и ненасытностью является желание получить обед, не заплатив цену, за которую он продается. Ибо желание чужого есть несправедливость, а ненасытность — это желание получить обед и не заплатить ту цену, за которую он продается. Затем, на примере латука, [Эпиктет] ясно показывает, что не участвующий в обеде получит не меньше, чем обедающий. Ибо, говорит [Эпиктет], хотя тот обедает, ты обладаешь тем, что куда более ценно, чем обед — собственной свободой. Ты не станешь хвалить того, кого не захочешь и не будешь терпеть унижения в его прихожей. А если ты хочешь получить и обед, и все названное, то ты несправедлив и ненасытен и оттого глуп. У тебя не будет того, с кем, сравнив себя, ты предстанешь лучшим для окружающих.

XXVI