Энхиридион. Краткое руководство к нравственной жизни

[«Замысел природы можно постичь из того, в чем мы с ней не противоречим друг другу, например, когда слуга соседа разобьет кубок, принято тотчас говорить, что в этом нет ничего необычного. Знай, что когда будет разбит и твой кубок, тебе следует поступить точно так же, как когда разбился кубок соседа. Перенеси это и на вещи более значительные. Умер чей-то ребенок или жена? Всякий скажет, что такое свойственно людям. Но когда у кого-нибудь самого кто-то умрет, он тотчас кричит: „Увы, я несчастный!“. Следовало ему, однако, помнить, что мы испытываем, услыхав о несчастьях других».]

Общие понятия людей касательно природы вещей, в которых мы не расходимся между собой, но, напротив, приходим ко взаимному соглашению, как, например, что благо является полезным, а полезное — благом, и что мир стремится ко благу, и что равное не превышает меру и не терпит превышения меры над собой, и что дважды два — четыре — эти понятия и им подобные, укорененные в нашем сознании здравым смыслом и испытанные длительным временем, истинны и соответствуют природе вещей. Собственные понятия каждого отдельно взятого человека часто бывают ошибочны. Они заимствованы из введенного в обман чувства, как, например, что Луна по величине равна Солнцу, либо происходят от ложного стремления, утверждающего, что всякое наслаждение есть благо. Ложные понятия возникают также от непроверенных домыслов, как, например, что во всем существуют два начала или что душа является телом. Так вот эти и подобные им понятия, в которых мы расходимся между собой, не являются непременно истинными. Напротив, часто истинны противоположные им понятия. Такие представления не способствуют надежному постижению природы вещей. Это постижение [Эпиктет] назвал «волей природы».

Доказательством ненадежности частных и надежности общих понятий является то, что один и тот же человек переносит одно и то же несчастье с большим страданием и менее разумно, если претерпевает его сам, а если увидит, как это случается с другим, то ведет себя иначе. Тогда он смотрит на случившееся спокойнее и правильнее. Он в большей степени соглашается с другими людьми, которые не испытывают этого страдания и, будучи свободными от аффектов, рассматривают это дело на основании здравого смысла. [Эпиктет] доказывает это на примере пустячной вещи — разбитого бокала. Ибо когда ребенок другого разобьет бокал, то нам и другим людям, смотрящим на это без сожаления, легко говорить, что ребенку иногда свойственно шалить и что он при этом толкнул или уронил бокал, и стекло от толчка или падения разбилось. Но когда разобьется наш бокал, мы негодуем, словно с нами случилось нечто необычайное. Хотя следовало бы тогда подумать о том, что дело это вполне обычное. Итак, говорит [Эпиктет], перенесем этот пример на вещи куда более значительные. Если у другого умрет жена или ребенок, всякий скажет, что произошедшее свойственно человеку. При этом он будет рассматривать случившееся исходя из общих, согласующихся с природой, представлений. Ибо человеку свойственно умереть, и это соответствует его смертной природе.[116] Но когда у кого-нибудь самого умрет жена и ребенок, сразу начинаются трагические вопли, плачи и причитания: «Как я несчастен!», — словно с ним случилось что-то противоречащее природе.