Энциклопедия философских наук. Часть первая. Логика

Но его содержание не было ни импозантным, ни безумным, а чаще всего было таким, что в нем можно было узнать общеизвестные тривиальные положения; точно так же и форма его представляла собою лишь плоскую манеру преднамеренного, методического и дешевого остроумия, проявлявшегося в установлении причудливых связей и в натянутых чудачествах,— под маской серьезности в этой форме скрывались самообман и обман публики. С другой стороны, мы видели, как поверхностность, скудость мысли сама себя назвала благоразумным скептицизмом и критицизмом непритязательного разума, видели, как вместе с пустотой идей возрастали также их самомнение и суетность. Оба эти направления духа в продолжение долгого времени подражали, как обезьяны, немецкой основательности, утомляли более глубокую философскую мысль и имели своим результатом такое равнодушие и даже презрение к философии, как науке, что в настоящее время мнимая скромность так же считает себя в праве высказывать свое мнение о глубочайших философских вопросах, отвергая возможность разумного их познания, формой которого когда-то считали доказательство.

Первое из затронутых явлений можно рассматривать как юношеский задор новой эпохи, проявившийся как в научной, так и в политической области. Если этот задор шумно и восторженно приветствовал зарю обновленного духа, без предварительной углубленной работы сразу стал услаждаться идеей и в продолжение известного времени упивался надеждами и перспективами, которые она обещала, то мы легче миримся с его излишествами, потому что в его основании лежит здоровое ядро, а тот поверхностный туман, которым он окружил это основание, должен сам собою рассеяться. Второе явление отвратительнее, потому что оно обнаруживает расслабленность и бессилие и старается прикрывать их самомнением и высокомерием, наставнически критикующим философских гениев всех веков и превратно понимающим как их, так и, в особенности, самого себя.

Но тем отраднее видеть и прибавить к вышесказанному, что в противоположность этим двум направлениям сохранились непредубежденный, несуетный философский интерес и серьезная любовь к высшему познанию. Если этот интерес хватался иногда больше за форму непосредственного знания и чувства, то все же это направление в высшей степени обнаруживает глубоко идущую внутреннюю потребность в разумном понимании, которое одно лишь и сообщает человеку его достоинство и потребность в котором выражается в том, что для него самого точка зрения непосредственного знания и чувства получается лишь как результат философского знания, и оно, следовательно, признает, по крайней мере как условие, то, что оно как будто отвергает.

Этому интересу к познанию истины я посвящаю настоящую попытку дать введение или пособие для его удовлетворения; пусть же эта цель заслужит нашему очерку благосклонный прием.

Гейдельберг, май 1817 г.

Предисловие к третьему изданию.

В это, третье, издание внесены значительные исправления; в особенности, было обращено внимание на то, чтобы сделать изложение более ясным и определенным. Но так как цель этого учебника — служить руководством, то я должен был сохранить попрежнему сжатый, формальный и абстрактный стиль. И в этом издании книга также остается руководством для студентов, которые получают необходимые разъяснения лишь при слушании лекций.

Со времени выхода в свет второго издания появилось много отзывов о моих философских работах, которые большей частью обнаружили, что их авторы имеют мало призвания к этому делу. Такие легкомысленные возражения на произведения, которые продумывались в продолжение многих лет и были обработаны со всей серьезностью, приличествующей предмету и удовлетворяющей научным требованиям, представляют собою отнюдь не утешительное зрелище выпячивающихся из них дурных страстей: самонадеянности, заносчивости, зависти, оскорбительного неуважения и т. д., и уж нечего говорить, что в них нет ничего поучительного. Цицерон в Tuscul. Quaesz. ?, II, говорит: «Est philosophia paucis contenta judicums, multiiudinem consulto ipsa fugiens, eique ipsi et invisa et suspecla; ut, si quis universam velit vituperare, secundo id populo facere possit» («Философия довольствуется немногими судьями и намеренно избегает толпы, которой и она также подозрительна и ненавистна; тот, кто захочет хулить ее, получит одобрение народа»). — Нападки на философию тем популярнее, чем меньше в них обнаруживается разумения и основательности.