Энциклопедия жизни русского офицерства второй половины XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова)

Грузов на берегу прибавилось очень много. Мои ящики скоро были заполнены. Больные верблюды и подбитые лошади оставлены в специальных для них ветеринарных лазаретах. Через несколько дней караван, тяжело нагруженный боевыми и всякого рода интендантскими грузами, был окончательно сформирован. Я успел написать и сдать письмо на пароход родным и друзьям. Получив инструкции от полковника Вербицкого, я с груженым транспортом и прежнего состава конвоем двинулся утром рано из Чикишляра обратно в Вами. Хотя все внешние условия оставались те же, но пройденный дважды путь и приобретенные сноровки резко изменили мое первоначальное настроение. Мы двигались с уверенностью, избегая всего, что могло затруднить и замедлить наше движение. Выступили до восхода солнца, шли с таким расчетом, чтобы к 10 ч. утра стать на большой привал; продолжали движение с 4 ч. дня и к ночи приходили на этап. Дневку я сделал одну – в укр[еплении] Чад.

В Вами транспорт пришел благополучно и в относительном порядке. К сожалению, неумение наших людей вьючить верблюдов давало большой процент побитых вьюками спин у животных: приходилось израненных верблюдов оставлять в специальном для них лазарете в укр[еплении] Чад. Здесь их лечили, отпуская пастись на свободе. Раны обыкновенно прижигали раскаленным железом, а сверху от мух густо смазывали нефтью. Поразительно, что эти ужасные раны у свободно пасущихся затем верблюдов заживали совершенно в две-три недели. Но если рана не прижигалась и не дезинфицировалась, то мухи разъедали ее так, что животное погибало. Трупы погибших верблюдов, совершенно высушенных солнцем, определили точно путь движения наших караванов по всем коммуникациям.

Всего было заготовлено и пригнано в базы экспедиции свыше 25 000 верблюдов, но к началу периода бывших наступательных военных действий погибло около 20 000 голов этих крайне полезных для нас животных. Главная причина гибели: непрерывная тяжкая работа, часто плохая вьючка, переутомление от набиваемых вьюками ран, отсутствие достаточного отдыха и корма в опустошенной придорожной полосе местности, по которой пролегали наши коммуникации, и абсолютной невозможности заготовлять для верблюдов пищу. Далеко же от этапных пунктов угонять верблюдов на пастьбу было физически невозможно. Заготовлять же на всех верблюдов корм, подобно лошадям, средства экспедиции совершенно не дозволяли. Результат для успеха экспедиции достигался поэтому использованием живых сил верблюдов до полной его гибели в пути или на ночлеге. Обыкновенно утром место ночевки развьюченных верблюдов оказывалось покрытым в разных местах молча, без рева, погибшими за ночь животными. Рев и плач, напротив, обнаруживал, что верблюд жив и протестует против дурного с ним обращения.

Получив благодарность за ведение транспорта, я скоро был командирован в Бендесен организовать его оборону, т. е. установить там на вооружение укрепления четыре присланные из лагеря пушки, кроме имеющихся уже ранее поставленных 8 картечниц. Этим делом я и занимался некоторое время. Жил на батарее (в кибитке), откуда открывался широкий обстрел и превосходный вид на все ущелье. Опасались все-таки попыток противника скрытно пройти горами и захватить этот важный для нас этапный пункт. Мы были поэтому все время начеку и приготовились ко всяким случайностям.

Верблюжьи транспорты теперь усиленно продвигали из Чикишляра все с пароходов выгруженные там припасы. Начала работать и коммуникационная линия Узун-Ада – Вами.

Однажды, этапный комендант Бендесена сообщил мне, что ночью тигр зарезал и уволок в камыши лучшую офицерскую лошадь (серую в яблоках), схватив ее почти с самой коновязи у лагерных палаток сотни. Он загрыз ее недалеко в камышах. По привычке, тигр на следующую ночь должен был прийти ее доедать. Мы втроем решили (этапный комендант, я и хозяин убитой лошади) поохотиться ночью на тигра. Шагах в тридцати (не доходя до трупа зарезанной лошади) вырыли канавку, глубиною по грудь человеку; сверху ее перекрыли жердями и камышом, оставив для каждого пролаз, чтобы стать с винтовкой. Перед вечером мы уже были в канаве на позиции, установив точно винтовки на подставки к стороне лошадиного трупа. С заходом солнца обыкновенно поднимался отчаянный крик и плач шакалов. Так было и в эту ночь. Вдруг крик и плач вокруг нас стих – несомненное доказательство, что тигр здесь и близко. Ночь была совершенно темная. И днем сквозь камыши трудно было видеть труп лошади, а ночью положение наше точно определяла только канава и установленные[в направлении на] на лошадь винтовки. У меня дух замер, когда я услышал мурлыканье, а затем хруст разрываемого мяса и разгрызаемых костей. Грянуло почти сразу наши три выстрела, а за ним и следующие – по резкому шуршанию камыша, указавшему, куда бросился тигр наутек. Сидеть было дольше бесполезно. Мы вернулись домой.